завораживающие звуки.
Когда Петра более-менее оставили в покое, он, всё ещё очень возбуждённый, принялся декламировать и напевать, постоянно перескакивая с одного на другое:
— Может, вы обидели кого-то зря?.. Конечно зря, мать-мать-мать-мать! Вот то-то, все вы гордецы! Спросили бы, что делали отцы!.. И не творили бы… Хренцы! Одеяло убежало, улетела простыня!.. И подушка, как лягушка, ускакала от меня… И вообще, что за х… Фигня?.. Это что за остановка, Бологое, иль Поповка?.. Свершится месть, вас ждёт морковка! Люблю грозу в начале мая! Как долбанёт, и нет сарая… И вас, негодяев, тоже долбанёт! Мой дядя самых строгих правил, он вас бы… Кашку есть заставил… Эй! Пошли вы все, гады, ясно?! Не смейте меня на костёр! Это… Это не по-людски!
Пётр вдруг заметил, что телега остановилась, а все конвоиры сгрудились вокруг, с недоумением и лёгким испугом разглядывая запертого в клетке разбушевавшегося пленника. Это было мало похоже на сколь-нибудь серьёзную победу, но — пока они стоят кружком и слушают, они ведь не везут телегу вперёд. Туда, где и правда может ждать костёр. С этих фанатиков станется!
Поэтому, позволив себе пару секунд перевести дыхание, Пётр с новой силой принялся декламировать:
— Однажды в студёную зимнюю пору! Сижу за решёткой в темнице сырой! Гляжу, поднимается медленно в гору! Вскормлённый в неволе орёл молодой!
А после и вовсе запел — вернее, заорал во всю глотку:
— Врагу не сдаётся наш гордый варяг! Пощады никто не жела-а-ает!..
Концерт продолжался до тех пор, пока Пётр не потерял голос. Новые связки и всё то, что отвечает за издаваемые ртом звуки, были безусловно хороши, но даже они имели свой предел прочности. На округу спустилась звенящая, пугающая тишина.
Задержка в движении получилась приличная. Пётр подумал, что можно считать задачу выполненной — насколько это вообще было возможно. Мигало даже несколько сообщений о понижении морали и повышении репутации с отдельными людьми. Но — не со всеми. На многих представление не подействовало, или даже наоборот.
Например, тип в сутане явно не проникся красотой поэзии и мощью голоса Петра. Не прошло и пары мгновений тишины, как святоша буквально взвился, раздавая распоряжения направо и налево:
— Развесили уши, да? Наслушались нечистого?.. Всем неделю поститься и молиться о прощении! Бездари! Быстрее в деревню! Давайте, давайте, пока к нему голос не вернулся… Это чудище надо отвезти в Яму как можно скорее!.. А не то он своим поганым ртом и словами окончательно отравит ваши души и ввергнет их в пучину греха! Вселит в них Хаос! И вы сами станете такими, обрастёте бородавками, позеленеете… И вы все видели, какая богомерзкая вещь в его сумке. У порядочного тролля такого быть не должно! Я вам точно говорю, это тролль-извращенец! Извратный тролль! У него небось ещё и плащ кожаный припрятан где-нибудь, из кустов выскакивать и распахивать, пугая дев непорочных да невинных, без мужей гуляющих! Знаем мы таких, видывали!..
Люди нехотя зашевелились, с испугом косясь на Петра. Кто-то взял ушастых лошадок под уздцы, кто-то хлестнул их по облезлым задницам. Телега со скрипом, раскачиваясь и переваливаясь с бока на бок, вновь потащилась вперёд. Следом потащились подозрительно молчаливые люди.
Глядя на них, Пётр постарался запомнить на кого его выступление произвело большее впечатление, а на кого нет. Возможно, когда-нибудь в будущем это знание пригодится…
До места назначения оставалось уже совсем чуть-чуть. Дорога приблизилась к лесу, но, так и не нырнув под сень древесных исполинов, свернула влево и начала виться между поросших осокой заболоченных озёр. Между ними, казалось, невозможно проехать — но всякий раз находился узкий проход, по которому едва удавалось проехать.
Так продолжалось недолго — вскоре деревья по правую руку закончились. Перейдя вброд мелкий ручеёк, процессия свернула «за угол», и взору Петра открылись поля, луга, пасущиеся тут и там животные, а вдалеке — дымки, курящиеся над человеческим жильём.
Деревня, в которую вкатилась телега, оказалась совсем небольшой, домов на двадцать-тридцать. Но в ней была самая настоящая тюрьма — вернее, выкопанная в земле огромная яма, накрытая сверху решёткой. Сбежать из такой явно было непросто.
В момент, когда отопрут клетку, Пётр хотел попробовать вырваться и убежать. Но вся решимость резко куда-то испарилась, когда со стороны двухэтажного дома, который был сильно выше и солиднее остальных избушек — одноэтажных, приземистых и крытых соломой, подошла группа вооружённых людей.
Вместе с ними отряд конвоиров практически удвоился. Пётр насчитал ровно двадцать восемь человек, из которых двое были какой-то ветвью развития священнослужителей, пятеро — лучники, один — чернобородый тип в очень крутом и явно дорогом доспехе, восемь — бойцы со щитами, мечами и топорами, и двенадцать — простые копейщики.
Все они обступили клетку, и когда взаимные приветствия стихли, бородач в доспехах обратился к святоше-фанатику:
— Глаголь, Сиятельный. Как прошло, и что за чудище обло вы в сей клетке приволокли нам на потеху?
— Да вот. Тролль. Нечистое животное…
Возмущение Петра при этих словах было столь сильным, что он не выдержал и попытался ответить что-нибудь в роде: «сам ты животное», но получилось только неразборчивое сипение.
— Вот, даже говорить человечьим языком не умеет, — ничтоже сумняшеся, сам своим мыслям кивнул названный «Сиятельным». И грозно покосился на спутников — мол, не сметь! Те потупились, никто не посмел сказать и слова поперёк. Видимо, святоша был главарём не просто формальным, и остальные его реально боялись. «Что неудивительно, учитывая используемые методы», — грустно подумал Пётр.
Мысль наброситься на конвоиров и погибнуть в бою снова мелькнула было, но как-то очень быстро исчезла. Стоило только поглядеть на хищно блестящие наконечники копий и клинки мечей, представить, как они легко, наверняка с каким-то чавкающим звуком, кромсают податливую плоть, из которой начинают бить фонтаны крови… Пётр не был готов испытать всё это на своей шкуре. И даже понимания, что потом может быть ещё хуже, оказалось недостаточно для решительного рывка вперёд, в объятия верной смерти.
Послушно спустившись на дно глубокой земляной ямы и глядя, как наверх втягивают лестницу и закрывают небо и путь на волю толстой решёткой, Пётр невольно прислушался к тому, о чём говорят люди вокруг.
— А у вас тут как, без нас? Какие
