замер с вытянутой рукой и покерфейсом. Я подождал двадцать секунд и нажал на «Стоп».
— Хорошо заучил. Не сбился, — резюмировал я.
— Да чё там учить. Сложнее знаешь что? Сложнее запоминать фразочки для комсомольцев. Меня когда с этим Сергеем свели, я чуть не поседел, думал, мозг лопнет… Ладно, пошли в раздевалку. Цепанём Димарика — и в столовую. Снимем обед рабочего человека.
Столовая располагалась с торца типографии и пускала к себе всех желающих. Небольшое прямоугольное помещение с расставленными в шахматном порядке столами венчал местный алтарь — линия раздачи блюд с красными пластиковыми подносами. Мы встали в очередь и посеменили к полке с салатами.
Изначально мы планировали снять Димарика у ларька с шаурмой. Андрюха уверял, что на шавуху поведутся школьники, но, посидев в интернете, передумал. «Шавуха — прошлый день, скоро все начнут угорать по дешманским столовкам», — заявил он и сменил обеденную локацию на типографское кафе «Алые паруса».
— И вот чего школота по этой шаурме загоняется? — спросил меня Андрюха, забирая из рук поварихи огромную тарелку борща.
— Нам ещё две тарелки, — попросил я и продолжил, — Ну, как тебе сказать, Андрюх. Есть мир. Есть скучающая молодёжь. И есть желание выглядеть не так, как все.
— Ну мы же вот не жрали эту шаурму! Какой-то абрек навертел её грязными руками, а ты жуй. Нет бы пюрешки с гуляшом навернуть…
Я сунул кассирше пятихатку и дождался сдачи. Отсчитав мне сто шестьдесят рублей, продавщица аккуратно положила их на поднос.
— Приятно кушать!
Мы присели за столик в углу. Димарик молча прихлёбывал борщ и тряс ногой, периодически задевая ножку расшатанного стола. Я снимал, как Димарик аккуратно дует на ложку и вылавливает куски лука из тарелки.
После обеда мы быстренько сняли выход Димарика из типографии, «долгий» путь домой на метро и фейковую покупку продуктов в магазине рядом со штабом коммунистов. Если честно, мы дико устали. Хотелось отдохнуть, но в штабе нас ждал сюрприз — раздражённые комсомольцы снова о чём-то спорили.
— Пошли по-тихому в гаштет, — шепнул мне Андрюха у входа, — А Димарику сунем ладошку коня, пусть залипает себе на диване.
Я неожиданно легко согласился. А чего бы и не пойти выпить в пятницу вечером? Всё равно выкладывать ролик до понедельника мы не будем.
Андрюха сбегал в магазин за коньяком и снова спустился в подвал. Его не было около десяти минут. Он вернулся хмурый и кивнул в сторону метро.
— Ты чего грустный какой? Димарика жалко?
— Да пох на него. Коммунисты эти… Вчера сели писать Димарику речь и посрались из какого-то тезиса. Второй день орут друг на друга, никак договориться не могут.
Помолчали.
— Побыстрее уже решали бы, — обеспокоенно произнёс Андрюха, — Мне с них ещё сто пятьдесят кусков нужно получить.
Пивная «Бирхолл» радушно встретила нас светлым пивом «которое-они-якобы-варят-сами» и солянкой из дешёвых сортов колбас. По части выпивки у нас с Андрюхой существовал устоявшийся план действий. Сначала мы разминались: выпивали по четыре стакана пива, желательно одного сорта, не смешивая. После разминки стартовало основное время — по шесть рюмюк крепкого с пятнадцатиминутным перерывом на перекур в середине. Выбор напитка зависел от настроения и благосостояния: сытыми вечерами мы закидывались сладким ромом, в плохом расположении духа глушили тёплый виски, в моменты безденежья переходили на сыгранные связки водка-сок, водка-швепс или портвейн-кола. По особым случаям смаковали зеленоватый напиток шартрёз, на вкус напоминающий смесь егермейстера и микстуры от кашля.
Сегодня мы выбрали виски. Андрюха заказал сразу двенадцать рюмок.
— Мне в этом подвале кошмары снятся, — пожаловался Андрюха после первой, — Я там больше ночевать не хочу. Вот, например, вчера приснилось: встаю я посреди ночи попить, а вы с Димариком лежите на полу мёртвые. И свет из окна падает на вас как в старых ужастиках. Меня затрясло, понятное дело, я выбежал наружу и сразу в магазин, водки для смелости купить. Иду и вдруг вижу — кто-то знакомый сидит на остановке. Подхожу поздороваться… а это я сижу, в капюшоне. Я подошёл поближе, потряс самого себя за плечо. Двойник поднимает лицо и я, бля, вижу, что он без глаз. Ну я заорал, ясен пень, побежал от него во дворы. Забегаю в один из дворов, смотрю — гробик на лавочке, а в гробике что-то маленькое и розовое. И рядом с гробиком стоит огромный грузин, вино продаёт. Я у грузина спрашиваю: это, мол, что в гробике-то лежит? А грузин мне спокойно так отвечает: это, Андрюша, все твои цели и мечты.
Мне стало не по себе. Андрюха опрокинул в себя ещё рюмку.
— А мне, знаешь, периодически снится какой-то мужик в камуфляже, — сказал я, — Он заваливается ко мне с автоматом, дышит перегаром и спрашивает, с укором так: «Что ж ты, падла, Родину не любишь?». И мне так стыдно становится сразу, а за что — не пойму…
В кармане зажужжал телефон. Я посмотрел на экран — сообщение от Стаса.
Я показал переписку Андрюхе. У него окаменело лицо. Андрюха достал телефон и тут же набрал Стаса. В трубке послышался крик, Андрюха напряжённо кивал.
— Ладно. Ладно. Не вопрос. Хорошо, — ответил Андрюха через паузу и быстро скинул звонок.
— Урод, урод, урод, урод!
Приговаривая различные ругательства, Андрюха покопался внутри выданного нам комсомольцами конверта, выудил оттуда две тысячи рублей и бросил их на барную стойку. Не дожидаясь чека, мы вывалились из бара и побежали к подвалу. Выпитый алкоголь и выкуренные сигареты давали о себе знать: желудок подбрасывал ядовитый комок к горлу, от холодного воздуха шла кругом голова. Мы периодически останавливались и опирались о фонарные столбы, чтобы немного отдышаться и «прогнать бледного» — побороть тошноту и головокружение.
— Мне… председатель назва… нивает, — сквозь одышку произнёс Андрюха, переводя смартфон на беззвучный режим.
Через десять минут мы забежали во двор и сразу же нырнули в палисадник. У двери подвала стояла мигающая пожарная машина, вокруг ходили люди в защитных костюмах. Чуть поодаль, у детской площадки, метался председатель с приложенным к уху телефоном.
— Лучше б нам прямо сейчас свалить подальше, — предложил я.
— Не выйдет. Деньги внутри, в сумке, — Андрюха кивнул в сторону подвала, — Придётся идти.
Мы обречённо выбрались из кустов и пошли прямо к председателю. Тот остервенело набирал сообщение и не поднимал головы. Мы приблизились практически вплотную.
— Что случилось? — спросил я.
Председатель поднял голову, его рожа тут же покраснела.
— Вот вы где, гады! — заорал он на нас, разбрызгивая слюну по всей площадке, — Спалили нам штаб! Сволочи! Оппортунисты!
— Тише, не ори! — одёрнул коммуниста Андрюха, заметив подозрительные взгляды пожарных.
— КАКОЙ ТИШЕ?! КАКОЙ ТАМ ТИШЕ!! ДА Я ВАС ЗАСУЖУ! — у председателя так выпучились глаза, что я побоялся за их сохранность. Лопнут ещё ненароком…
Андрюха схватил председателя за грудки пиджака и толкнул в глубину двора. Председатель перешёл на возмущённый визг. Воспользовавшись моментом, я торопливо направился ко входу в подвал и нырнул внутрь, однако, наткнулся на выходящего пожарного.
— Куда собрался! — властным голосом произнёс пожарный, останавливая меня рукой в огромной перчатке.
— Да у меня там вещи… Я хранил. По-соседски… — не очень уверенно ответил я.
— Нет тут больше твоих вещей. Сгорело всё нахер, — безразличным тоном ответил пожарный.
— А… — у меня пересохло в горле, — А Димарик?
— Кто? — удивился пожарный.
— Парень. Жил тут… Худой такой.
— А, наркоман этот, — пожарный махнул рукой, — увезли уже на скорой. Обгорел немного, но жить будет. Быстро вытащили. А он тебе кто, родственник?
— Да нет… — промямлил я в ответ и спешно пошёл к Андрюхе, — Спасибо.
— Хозяину спасибо скажи с друзьями.
Андрюха стоял с бешеными глазами у детской площадки и не знал, куда себя деть. Под лавкой валялся председатель.
— Ты чего? — спросил я друга.
— Психанул и вырубил его, чтобы этот додик больше не орал. Только он упал как-то стрёмно, головой об лавку. Теперь точно валить надо…
Мы, не сговариваясь, дали по тапкам. От опьянения не осталось и следа. Мы бежали до тех пор, пока кирпичные дома, асфальтовые дороги, редкие светофоры и дорожные ограждения не сменились спящей и тёмной промзоной. По промзоне тёк грязный полузаброшенный канал. Я оглянулся вокруг
