на котором восседает ее царственный брат (корона, кольчуга, меч, ножны, плащ), и зажимает ему рот своей маленькой ладонью в порезах, шрамах, мозолях и ожогах от зелий и смесей, часть из которых – волшебство, а часть – наука.
– Замолчи, Артур! – шепчет она, задыхаясь. – Я не могу больше слушать твою куртуазную речь! Это невыносимо, когда ты перестаешь быть человеком и становишься королем, персонажем в своей истории! И я отказываюсь слушать о сэре Ланселоте. Женись на нем или убей его! Поверь, тебе сразу станет легче.
Она кричит на него шепотом, а он кричит на нее взглядом, но Моргана не позволяет себя заткнуть.
Без остановок, передышек и пауз она пытается объяснить ему, что Гвиневра – это зеленый цвет: детство и юность, восток и рассвет, обновление и весна, надежда и радость, но еще – зависть, ревность, желчность, тоска, плесень, гниль, вырождение и в конечном итоге смерть.
– Но ты, брат… Ты – красный дракон! Огонь и война. Пламя, которым прижигают раны, чтобы не было гнили. Пламя, затухающее без сражений. Это есть в твоей крови, крови убийцы, крови Утера. Мерлин оказал тебе плохую услугу, заставив забыть о том, кто ты такой. Тебе следовало не останавливать все битвы, а вести их непрерывно. Тебе следовало поставить своего первого рыцаря на колени и публично его высечь, как бродягу, чтобы он не затмевал твоей славы. И тебе следовало сжечь свою бесплодную шлюху-королеву на костре, пока она не погубила тебя!
В этот раз он слышит, но не слушает.
Рыцарь не может ударить даму, не навлекая на себя вечного позора, но Артур отталкивает ее с такой силой, что Моргана падает на пол.
Поднимаясь во весь рост и во всю королевскую стать (корона, кольчуга, меч, ножны, плащ), он приказывает ей убираться из Камелота и никогда не возвращаться. Он говорит, что она – ведьма, продавшая душу дьяволу, злобное существо, пригретая на груди змея, чей язык подобен ядовитому жалу, и он не велит выдрать его раскаленными щипцами лишь ради их общей матери.
Она поднимается на ноги, закованная в броню достоинства с привкусом античного стоицизма, и, пожимая плечами, отвечает, что ей все равно. Она говорит, что Камелот скоро рухнет, потому что с самого начала был ненастоящим, а создан из вещества того же, что наши сны, он исчезнет, как песочный замок, когда придет первая большая волна реальности, и что Артуру пора к этому готовиться.
За окнами трубят рожки, свистят хлысты, стучат конские копыта и раздуваются от спеси вернувшиеся с удачной охоты рыцари во главе с сэром Гавейном, или сэром Борсом, или еще каким-то сэром, Моргана была всегда так занята собой, что не удосужилась толком выучить имена и лица.
Люди приносят с собой столько шума, движения и ярких красок, что на какой-то момент она поддается сомнению. Вдруг перед нею разворачивается настоящая жизнь, поверившая в новые правила: «держать слово», «не бить поверженного противника», «быть милосердным и кротким со слабыми», «хранить верность даме сердца»?
Не исключено, что Артур вовсе не наивен, а сознательно поставил по указке Мерлина социальный и поведенческий эксперимент в масштабах целого государства. Их опыт можно счесть успешным, а победителей не судят.
Но она помнит свои сны о мертвой земле и слышит в своих костях: «Что-то страшное грядет», что-то страшное, несущее абсолютное поражение…
Она возвращается в Тинтагель, встречающий ее стариковским скрипучим молчанием, и первым делом идет на вырубленную в скале лестницу со скользкими ступенями, облокачивается на парапет и разглядывает выступающие позвонки волн на хребте моря.
Потом закрывает глаза и, вспоминая природу камня, призывно раскрывает руку. Когда она поднимает ресницы, мелкие камушки холодят ее ладонь.
Моргана бросает их вниз, наблюдая, как они погружаются в воду.
Один, второй, третий…
Она в точности не уверена, но чувство пустоты, что ощущается сейчас в ее груди вместо привычного размеренного биения сердца, похоже на одиночество.
Кровь, вытекающая из ее ноздрей, капает в воду.
Весна Камелота проходит, а затем и Лето. Осенью воздух бледнеет, солнце линяет, деревья лысеют, коровы теряют в весе, сорняк душит зерно, и первые крестьяне, успевшие привыкнуть к курице в горшке на обед, начинают роптать. Они требуют куриц и толстых коров назад, со вкусом поругивая Камелот. Моргана всегда знала, что этим и кончится.
Людям безразлично, что земля – это лицо короля. Сейчас эти лицо человека, проигравшего собственному благородству.
Зима наступает, когда Артур больше не может делать вид, что не знает о Ланселоте и королеве. В этот же срок Мерлин объявляет Моргане, что научил ее всему.
– Ты опять лжешь! – выплевывает она гневное обвинение. – Я не могу путешествовать, как ты. Не могу даже путешествовать вместе с тобой! Я по-прежнему живу, исчисляя события по временной оси.
– Все люди живут на стреле времени, – отвечает волшебник безмятежно. – Двигаются из пункта А к пункту «покойся с миром».
– Кроме тебя.
– Кроме меня.
– Почему я не могу быть такой же, как ты?
– А, – протягивает он, – так вот ты чего хотела. С самого начала, верно? Все остальное подавалось лишь в нагрузку. Извини, моя дорогая, того, о чем ты мечтаешь, не будет. Если наделить тебя подобными возможностями, ты, со своим пуленепробиваемым упрямством и букетом детских комплексов, разрушишь не только Камелот. – Он хихикает, безумно, гадко и совершенно по-стариковски, грозя Моргане молодым пальцем с младенчески розовым ногтем. – Уж я-то тебя знаю!
– Тогда, – говорит Моргана, подумав не больше минуты, за которую ее желудку приходится переварить горсть горящих угольев, – клянусь вращением Земли вокруг Солнца, я действительно разрушу Камелот.
Дребезжащий смешок не прекращается.
– Старый добрый шантаж? Очень мило, дитя мое, очень мило. В благодарность за все полученные знания, я так понимаю?
– Мерлин, я серьезно!
– А я – нет. – Волшебник перестает смеяться. – Я не могу больше ни к чему относиться серьезно, даже к Камелоту, даже к Артуру, хотя он мой король, единственный король, от которого меня не тошнило на планете людей. Мое время вышло. И твое время тоже, хоть ты и не желаешь этого понять. Наше время кончилось, преображение материи через магию стало недопустимым вмешательством, искажением мира. Волшебство мертво, хватит реанимировать его труп! Пойми это и отступись, несчастная ты идиотка! Займись астрономией, займись фармакологией, изменись, или превратишься в сумасшедшую старуху до срока!
Выслушав его тираду, Моргана со слезами валится на колени, трясясь
