не только во мне, но и на мне.
Подожгли костер. Дым повалил белый, чистый – верный знак того, что души их устремились к звездам и будут приняты там благосклонно. Но чтобы они могли бежать во главе Вечной Охоты, им нужны победы на земле. И я об этом позабочусь.
Мы с котом разглядываем следы, и внутри меня зреет смутное ощущение, что Закону не осталось места в Лесу. Убивать пятерых детенышей и слабого самца Мать пришла не одна, а со всей свитой. Никто не вступился за ее же потомство. Сама мысль тронуть кого-то из своих не ради милосердия и честной смерти была кощунством, но Мать легко преступила Закон. Я – лучшая из ее дочерей. Пора крови взять свое.
Кот остался доволен побоищем. Мать рычала, что ее слово – Закон и что она вправе его менять как пожелает. Что все лучшее должно принадлежать сильным. Что я сама дура, раз оставила четверых детей ради пятого. Что Светлый – дурак, раз не признал ее силу и счел верность мне важнее своей жизни. Что я – неблагодарный отродыш, ничем не лучше самца. Но несмотря на все крики, она так и не смогла найти нужный момент для атаки, а я, как всегда, смогла. Не стала перегрызать ей горло: такой смерти эта тварь не заслужила, – а просто свернула шею, как какой-то крысе.
Потом принялась за свиту. Кот оказался не так уж и плох и изрядно помог, когда трусливые охотницы – и их я когда-то считала отважными! – попытались напасть скопом, а не поодиночке, как полагается при поединке. Но я не трехмесячный волчонок. Я всегда бежала впереди вас.
Стая наивно сочла, что теперь я стану Матерью-Охотницей. Прогнала их. Пусть ищут себе новый Закон, раз не смогли жить по моему. Не хочу больше оставаться в Лесу и легко выхожу из него в людской мир. Сажусь на берег реки, в которой отражаются не столь яркие, как в Лесу, звезды. Муж и дети достойно отомщены и займут полагающееся им место в Великой Охоте. Матери больше нет. Я – жива, но что-то во мне мертво.
Что теперь делать? К своей стае я точно не вернусь. Власть в ней развращает, и Мать тому пример. Чего я хочу? В камыше зашуршало, и невольно в голову пришел другой вопрос: как теперь отделаться от этого навязчивого кота?
Что-то привлекает мое внимание. Вдоль берега плывет странная полость, свитая из сухой травы, – явно дело рук примитивных. А в ней – до боли знакомые звуки. Даю подплыть поближе, пастью осторожно вытягиваю на берег. В странной конструкции детеныши. Двое. Завидев волчью морду, зашлись плачем. Явно оказались здесь не по своей воле, и явно кто-то пытался спасти их из всех доступных слабому сил. Внимательно смотрю. Шерсть на головах того же цвета, что и у Светлого. И такие же глаза. И если оставить их тут, они умрут.
Смотрю на звезды. Они чужие, но там, среди них, бегут мои малыши. Там Бесполезный однажды вырастет в сильного и благородного самца, и на этот раз отец за ним присмотрит. А я, когда умру, приду в огромную стаю. Свою.
Но сейчас надо жить. Чтобы им там, наверху, было нескучно.
Меняю форму. Медленно, непривычно, впервые. Любой из Настоящих может выглядеть как примитивный – большого ума тут не надо. Склоняюсь над детенышами, и женское лицо, в отличие от огромной волчьей пасти, их не пугает. Кот тут как тут. Тоже быстро переметнулся в человека – по всему видно, не впервой – и вежливо интересуется:
– Что будем делать?
«А ведь теперь придется говорить, – с запозданием думаю я, – говорить много и часто. И вслух. Прощай, моя тихая жизнь». Но произношу только:
– Ты знаешь их язык?
– Конечно. Очень простой.
– Научишь меня. А пока скажи, что теперь они в стае Матери-Кормилицы и никто их не тронет. А кто тронет – поплатится.
– Они слишком маленькие, чтобы понять…
– Им и не надо. Пусть поймет мир.
Кот явно хочет поспорить, но сдерживает себя, видя мое лицо. Потом наклоняется к корзинке и, старательно уворачиваясь длинными усами от цепких маленьких ручонок, произносит:
– Теперь вы в стае Альмы.
Екатерина Шабнова. Секретный ингредиент
Для Келли Линк, которая научила меня магии для начинающих и которая никогда не прочитает этот рассказ
1. Тщательно проверьте место для приготовления пищи
Все ли на месте?
Кусок обсидиана, который Наоми собственноручно отколола от глыбы в парке, – есть.
Связка ключей от гаража с брелоком в виде зайцелопа[2] – присутствует.
Зажигалка из дальней заправки, куда она иногда заглядывала за углем и чтобы поболтать с кассиршей, – чуть левее, чем нужно.
Наоми вздохнула, опустилась на колени и легонько подвинула зажигалку. Склонила голову, прищурилась, схватила уголек и поправила форму пентаграммы.
Вот теперь идеально.
Не идеально идеально, как выразился бы паренек Макмилланов, который иногда помогал ей с садом, – Наоми не для того уехала подальше отовсюду, чтобы подавать пример. Чертить ей никогда особо не удавалось: не от отсутствия старания, а потому что Наоми предпочитала прислушиваться к своим ощущениям. И если они говорили ей что-то вроде «если нарисуешь точь-в-точь, то ничего не получится, потому что ты и сама не по линеечке построена», она предпочитала слушать. Она ведь смотрелась в зеркало – и не для того, чтобы с ним заговорить, а просто чтобы в очередной раз порадоваться тому, что можно влететь в джинсовый комбинезон, закрепить волосы бамбуковой палочкой для саженцев и не особо париться, что кто-то отчитает тебя за внешний вид.
Наоми поднялась, держась за стойку с инструментами, и закинула туда уголек. Бездумно отряхнула руки о джинсы, чертыхнулась – опять стирать – и прокашлялась.
Слова Древнего языка давались ей лучше, если послушать перед этим парочку классических композиций. Забавный эффект – с учетом того, как часто композиторам приписывали всякие не особо выгодные сделки в обмен на талант. Призыв царапал горло и сводил зубы, и Наоми задышала глубже, через нос. Сейчас она, может, и сама бы не отказалась от сделки за талант. Может, произношение бы улучшила.
Во рту появился знакомый уже пепельный привкус, который означал, что Наоми все сделала правильно. В глобальном смысле вещей, конечно, это был тот еще открытый вопрос: не каждый на месте Наоми решился бы такое провернуть. И нашла ведь время! Весной, когда дожди прибивают грязь к земле, солнце становится дружелюбнее, и все вокруг расцветает. В академии ее бы за такое исключили. Хорошо, что она в ее стенах никогда больше не появится. Даже за очень большие деньги.
Наоми вытолкнула из горла последний слог и опустила взгляд.
Что-то было не так.
Она подождала еще пару секунд, нахмурилась… а потом заметила на одной из полок бумажный стаканчик с кофе.
Точно же!
Наоми аккуратно поставила его в свободную ячейку пентаграммы, проследила за тем, как вспыхивают начерченные углем линии, и принялась ждать.
Наручные часы ей подарила миссис Бернштейн: она жила над собственным магазинчиком на Центральной улице, и у нее была знатная проблема с паразитами, от которой Наоми ее избавила. Не сразу, конечно, потому что договариваться пришлось с кучей самых разных призрачных вещей, но тишина, воцарившаяся в антикварной лавке, того стоила. Как и часы, с которыми Наоми теперь не расставалась: они не были антикварными, на циферблате красовался Человек-паук, а коричневый ремешок потерся совсем чуть-чуть. Но часы были дико удобными, и Наоми не могла представить, как обходилась без них прежде.
Стрелки бойко отсчитали десять минут, и Наоми вздохнула и потянулась. Клетчатая рубашка поползла вверх, и девушка поежилась: весна весной, но стоило, пожалуй, прогреть дом. А беспорядок уберет потом… или оставит до следующего раза. В назидание.
Наоми споткнулась о ступеньку на выходе в крошечный закуток со стиральной машиной и сушилкой, который соединял дом с гаражом, и чуть не впечаталась носом в стену. Давно пора было повесить здесь лампочку, но что-то ее постоянно отвлекало. Стоило сделать пометку в ежедневнике.
Толстенькая книжица нашлась в одном из подвесных шкафов на кухне: Наоми старалась хранить все свои и чужие мысли, полезные или нет, в одном месте. Ежедневник пестрел разноцветными стикерами, которые приходилось вклеивать, чтобы
