остается рядом с камерой, направляя телескоп и меняя пластины, ассистент отвечает за выравнивание открытой щели купола с сектором неба, куда направлен телескоп, контролирует существенные перемещения телескопа (скажем, от цели в северной части неба к цели в южной) и старается следить за происходящим на земле.
Это было весьма разумно. Обычно наблюдатель, попав в клетку главного фокуса, оставался там до утра. Спуститься, конечно, не запрещалось, но это было настолько хлопотно и трудно, что многие предпочитали потерпеть и сидеть в клетке всю ночь. Некоторым наблюдателям это давалось легче, чем другим. Если у многих мужчин вошло в привычку приносить с собой в клетку бутылки, чтобы отвечать на зов природы, не прерывая наблюдения, то женщинам приходилось периодически напоминать своим ночным помощникам (обычно мужского пола), что у них такой возможности нет и им нужно спуститься на короткий перерыв. Иногда наблюдатель приносил с собой вечером термос с сухим льдом и в течение ночи охлаждал камеру, чтобы избежать случайных сигналов, которые могли возникнуть при перегреве деталей камеры. Затем пустой термос можно было использовать для более приземленных целей. (Излишне говорить, что крайне важно было не ошибиться с последовательностью действий, что не всегда получалось у полусонных астрономов.)
Но главным врагом большинства наблюдателей в куполе был не мочевой пузырь, а холод. Наведение телескопа — сложный и непрерывный процесс, который иногда требовал от наблюдателя оставаться неподвижным в течение нескольких часов подряд. С научной точки зрения зимние ночи, безусловно, лучше всего подходят для наблюдений: ночь долгая и темная, холодный воздух свежий и чистый, — но трудно отрицать, что десять часов дрожать в главном фокусе — сущее мучение. Дело в том, что внутренние помещения купола нельзя было отапливать, иначе поднимающееся от куполов тепло перемешивало бы воздух над телескопом, в ущерб качеству получаемых данных.
Нечего было и думать о том, чтобы согреть весь купол, но можно было согреть астрономов. Несколько обсерваторий закупили летные костюмы с электрическим подогревом, многие из которых остались еще со времен Второй мировой войны. Это было отличное решение с одним недостатком — их необходимо было куда-то подключать. Костюмы были рассчитаны на 12 вольт постоянного тока, как от автомобильного аккумулятора, в то время как стандартные розетки в Соединенных Штатах выдают 120 вольт переменного тока. Как минимум один наблюдатель случайно подключил себя к обычной розетке, некоторое время спустя почувствовал странный запах и обнаружил, что летный костюм на нем тлеет.
Даже летные костюмы не могли решить все проблемы. Наблюдатели надевали самые теплые перчатки, какие только могли найти, но к концу ночи у них все равно немели пальцы. За долгие часы управления телескопом слезы примерзали к окуляру. Говард Бонд запомнил особенно холодную зимнюю ночь на Китт-Пик — при температуре –7 °C ветер достигал 17 метров в секунду, причем врывался прямо в купол и свистел в клетке основного фокуса. Телескоп поворачивался все неохотнее, пока в конце концов не остановился. Говард позвал ассистента, и они обнаружили, что смазка на механизмах телескопа застыла на холоде и затвердела, как жвачка, так что телескоп примерз к месту, а значит, с наблюдениями на эту ночь было покончено. Несмотря на то что небо было замечательно чистым и оставалось еще несколько часов, за которые можно было собрать еще массу данных, Говард признается, что его первой мыслью было: «Слава Богу!»
Если не возникало никаких технических неполадок, наблюдатели были привязаны к телескопу до тех пор, пока не закончится либо съемка, либо ночь. Фотопластинки давали поистине замечательные изображения, но даже после обработки нашатырным спиртом или водородом они были гораздо менее чувствительными, чем современные приборы. Иногда, чтобы получить хорошее изображение, экспонировать пластину требовалось несколько часов или даже суток. В последнем случае наблюдатель загружал пластину, наводил на объект, центрировал телескоп, открывал затвор камеры, старательно отслеживал объект в течение всей ночи, закрывал затвор, а затем отправлялся на дневной сон, причем пластина оставалась закрепленной в камере. На следующую ночь он возвращался, снова центрировал телескоп, открывал затвор, чтобы снимать на ту же пластину, и продолжал наблюдение.
Зеркало 200-дюймового телескопа Хейла в оптическом цехе Калифорнийского технологического института в Пасадине (Пол Калверт, 1945). Зеркало перевезли в Паломарскую обсерваторию в 1947-м, телескоп начал работать в 1949 году (© Wikimedia Commons)
Такую пластину однажды вечером использовал астроном, которого мы назовем Эрл. Он был тихим и спокойным до такой степени, что некоторые коллеги считали его чуть ли не асоциальным: если он сидел за столом, обед перед наблюдением проходил в тишине, а с ночными ассистентами он разговаривал исключительно по делу. И вот однажды вечером Эрл устроился в главном фокусе трехметрового телескопа в обсерватории Лик, аккуратно (и молча) направляя телескоп, пока велась последняя из серии съемок на одну и ту же пластину. В середине ночи ассистент Эрла зашел в купол, возможно, чтобы проведать молчаливого наблюдателя. Переступив порог, он зацепился карманом пальто за выключатель освещения в куполе. Вспыхнул свет и залил телескоп… и уничтожил изображение на пластине.
В ответ из клетки раздался яростный вопль. Эрл решительно нарушил молчание и принялся осыпать помощника проклятиями, грозясь убить его и разорвать на куски. В неистовстве он начал поворачивать телескоп, чтобы переместить клетку в главном фокусе к лифту, установленному сбоку вращающегося купола, — очевидно, собираясь спуститься и привести угрозы в исполнение.
Это заставило остолбеневшего ночного помощника действовать. Насколько он мог судить, взбешенный астроном, медленно вращающийся над ним, и в самом деле был готов его убить. На его счастье, наблюдатель из клетки мог управлять только телескопом, а пульт управления куполом находился внизу, в распоряжении ассистента, и пока Эрл приближался к лифту, помощник привел купол в движение, уводя лифт от клетки. Эта невероятная замедленная погоня по кругу продолжалась около получаса; Эрл продолжал кричать, а ассистент настаивал, что не даст астроному спуститься, пока тот не будет в менее кровожадном настроении. Другие астрономы, работавшие в обсерватории, должно быть, очень удивились, внезапно увидев, что самый большой телескоп на горе вращается, а купол открыт и сверкает огнями.
Даже когда никто никого не пытается убить, работа в темноте при постоянном недосыпе бывает чревата опасностью. Джордж Престон однажды ночью вел наблюдение на 100-дюймовом телескопе обсерватории Маунт-Уилсон, используя другое наблюдательное сооружение, известное как ньютоновская клетка. Плоское зеркало, которое можно было наклонять, чтобы направлять свет из боковой поверхности телескопа, располагалось не непосредственно над главным фокусом, а сбоку от него и было обращено в клетку; клетка прикреплялась к боковой части
