в темноте, и важнее всего было разместить пластину правильно, лицевой стороной (той, что покрыта эмульсией) к небу, иначе от наблюдения не будет никакого толку. Большинство наблюдателей сообразили, что проще всего определить, на какой стороне эмульсия, коснувшись края пластины губами или языком, — эмульсия всегда была чуть липкой. Видимо, галогенид серебра был сладковатым, и некоторые астрономы утверждали, что даже различают на вкус разные эмульсии «Кодак». А самые умелые наловчились лизать неэмульгированную сторону.
Даже вставить пластину в камеру было непросто. Зеркала телескопа фокусируют звездный свет не в одной точке, а на квадратной поверхности, которая предполагается плоской. Но в некоторых телескопах и приборах эта оптическая поверхность была не плоской, а слегка изогнутой, так что и пластина также требовалась изогнутая. Это не было предусмотрено компанией «Кодак», поэтому многие наблюдатели оказались в незавидном положении: приходилось брать эту тонкую, твердую, тщательно обрезанную, специально обработанную и свежеоблизанную фотопластинку и осторожно ее изгибать, чтобы вставить в камеру, изо всех сил надеясь, что она при этом не сломается. Большинство астрономов с опытом начинали понимать, какое усилие нужно прикладывать, но почти каждый наблюдатель у такого телескопа хоть раз испытал это мучительное чувство, когда тщательно подготовленная пластина ломается прямо в руках… или, что еще хуже, в разгар наблюдения держатель пластины издает зловещий треск. Но весь процесс подготовки и загрузки пластин был лишь прелюдией к наблюдению. Как только пластина установлена, телескоп и купол, управляемые отдельно, можно развернуть в нужное положение и направить на интересующий объект. Тогда и только тогда камера открывалась и начинала съемку, при которой свет с неба наконец-то попадал на пластину.
По окончании наблюдения пластины необходимо было обработать: извлечь из камеры, вернуть в фотолабораторию и аккуратно почистить или замочить в химикатах, чтобы сохранить запечатленные на них изображения. Наблюдатели часто проявляли пластины под конец и без того изнурительной ночи, блуждая ощупью в темноте и стараясь не надышаться парами химических проявителей. Другими словами, эта работа происходила как раз тогда, когда возиться с хрупким куском стекла лучше не стоило. Многим астрономам случалось таким образом разбить пластину, на которую ушло несколько часов труда (при этом многие затем упорно проявляли осколки в надежде, что какие-то данные еще можно спасти).
При недопроявке изображение могло получиться некачественным, при передержке тоже происходила потеря данных, так что проявлять пластины нужно было строго за положенное время. Обычно это не представляло особой сложности, если только наблюдатель не отвлекался, но случались и казусы. Пол Ходж проводил наблюдения в обсерватории Бойдена в Южной Африке и в последнюю ночь положил в проявитель сразу всю ночную партию пластинок, а сам ненадолго вышел из комнаты. Возвращаясь извлечь пластины из ванны, чтобы не передержать их в проявителе, он случайно посмотрел вниз и заметил, как в темную комнату прямо перед ним скользнула кобра. Пол на мгновение замер. Что делать? Уступить комнату кобре и испортить пластины? Включить свет (и опять же испортить пластины)? А может быть, последовать за коброй и закончить проявку пластин в темноте, невзирая на соседство со смертоносной змеей? Он выбрал последнее, успешно закончил проявку пластин, а затем включил свет и увидел кобру, свернувшуюся рядом с трубой раковины, как раз рядом с тем местом, где он работал.
Наконец готовые проявленные пластины упаковывали и забирали с собой, чтобы тщательно проанализировать. Опять же, легче сказать, чем сделать, и нередко астрономы мучительно морщились, когда большая коробка с пластинами болталась в кабине грузовика, спускающегося с горы, или теснились в эконом-классе, заботливо пристегнув коробки с пластинами в кресле бизнес-класса.
Как человек, выросший в эпоху цифровых изображений и данных, впервые услышав о фотопластинках, я представила себе нечто примитивное — реликт устаревших методов наблюдения, обладающий минимальной научной ценностью. Все изменилось, когда друг привел меня в лабораторию пластин Карнеги в Пасадене. Снимки были великолепны: закрученные спиральные галактики, тонкие волокна туманностей и изящные маленькие снимки планет Солнечной системы, тщательно сохраненные на тонких стеклах и не менее красивые, чем изображения с «Хаббла», — хотя это были лишь черно-белые негативы. Я знала, что мы добились существенного прогресса благодаря постройке более крупных телескопов и внедрению цифровизации, но не могла не согласиться, что в моих руках были впечатляющие (и очень хрупкие) научные артефакты.
И все-таки основная работа по наблюдению ложилась не на хрупкие пластины, а на плечи астрономов. Наблюдатель не мог просто установить свои тщательно подготовленные пластины и уйти. Камерами с пластинами нужно было управлять, и, что не менее важно, самим телескопом тоже. Мощные телескопы настолько приближают изображение неба, что вращение Земли становится заметным уже через несколько минут, когда звезды, на которые первоначально был направлен телескоп, начинают медленно исчезать из поля зрения. Чтобы в кадре оставался нужный участок неба, астроном должен постоянно направлять телескоп, перемещая и подталкивая его, чтобы интересующий объект оставался в центре. Со всеми этими загрузками и выгрузками фотопластин, открытием и закрытием затвора камеры и поворотами телескопа большинству наблюдателей приходилось на целую ночь оставаться в фокусе телескопа, а это опять же легче сказать, чем сделать.
Не встречая препятствий, фотоны ударяются об изогнутое основное зеркало телескопа и отражаются обратно под углом, в конечном итоге сходясь, чтобы получить сфокусированное изображение высоко над основным зеркалом. Для получения этого изображения в телескопах есть камера (а при ней клетка, достаточно большая, чтобы вместить человека), установленная на верхней части стойки или трубы телескопа в так называемом главном фокусе. Чтобы управлять этой камерой, наблюдатель должен подняться на вершину купола, обычно по лестнице или на небольшом лифте у стены, а затем пройти к главному фокусу и забраться в клетку.
Попасть туда можно было порой весьма примитивным способом. Например, в обсерватории Лик в Центральной Калифорнии в фокус 36-дюймового телескопа вела толстая доска, положенная между двумя мостиками на высоте 9 метров над полом. Наблюдатель шел по мостику, затем осторожно перебирался по доске в центр купола, к клетке в главном фокусе. (Этот процесс быстро прозвали «по жердочке над пропастью».) В другой обсерватории, в Западной Канаде, не раз случалось, что наблюдатель-новичок спокойно проходил в главный фокус по узкому мостику ночью в темноте, а увидев это шаткое сооружение при свете дня, наотрез отказывался повторить этот путь.
Добравшись до клетки у главного фокуса, подвешенной высоко над полом купола и над зеркалом, наблюдатели могли в течение ночи загружать и выгружать пластины и управлять телескопом, который иногда наклонялся под довольно значительным углом. Из соображений безопасности и удобства астрономы часто работали с ночными помощниками: пока астроном
