Что бы ни послужило поводом для ее звонка — а звонила она явно не просто так, — на создавшемся безрыбье сам факт, что Ариана о нем вспомнила, взбудоражил его.
— Разрез на горле — я говорю о Диале — представляет собой горизонтальную линию. То есть рука, державшая лезвие, находилась не ниже и не выше точки удара, что было бы в случае ранения, нанесенного по касательной. Как в Гавре. Улавливаешь мысль?
— Конечно, — сказал Адамберг, перебирая пальчики на ножке младенца, круглые, как горошины, выложенные рядком в стручке. Он растянулся на кровати, чтобы вникнуть в модуляции ее голоса. По правде говоря, на технические подробности ему было решительно наплевать — просто хотелось понять, почему Ариана считает, что убила женщина.
— Рост Диалы — 1,86. Основание сонной артерии находится на высоте 1,54 метра.
— Допустим.
— Удар будет нанесен горизонтально, если кулак нападающего находится ниже уровня его глаз. Что нам дает убийцу ростом 1,66. Произведя такие же расчеты с Пайкой — а ему нанесли удар под легким уклоном, ангуляция налицо, — получаем убийцу ростом от 1,64 до 1,67 — в среднем 1,655 метра. Скорее всего — 1,62, если вычесть высоту каблука.
— 162 сантиметра, — зачем-то уточнил Адамберг.
— Что гораздо ниже среднего роста мужчины. Это женщина, Жан-Батист. Что касается уколов на сгибе локтя, то в обоих случаях она попала прямо в вену.
— Профессионалка?
— Да, вооруженная шприцем. Учитывая размер отверстия и то, как был сделан укол, это не просто иголка или булавка.
— Им что-то ввели до того, как убить?
— Ничего им не вводили. То есть им ввели именно ничто.
— Ничто? Ты хочешь сказать — воздух?
— Воздух — это все, что угодно, только не ничто. Она ничего им не ввела, она просто сделала укол.
— Торопилась?
— Или не хотела. Она уколола их уже после смерти.
Адамберг нажал на отбой и задумался. О старом Лусио и о том, не чешется ли у Диалы и Пайки незаконченный укол на мертвой руке.
X
Утром 21 марта комиссар, не спеша, поприветствовал все без исключения деревья и веточки по дороге от дома на работу. Даже в дождь, который лил не переставая с того дня, как град обрушился на Жанну д'Арк, дата заслуживала почета и уважения. Даже если в этом году Природа явно запаздывала, отвлекшись на какие-то свои неведомые свидания, или просто валялась в постели, как Данглар, раз в три дня позволявший себе такую роскошь. Природа — дама капризная, думал Адамберг. Нельзя от нее требовать, чтобы все было готово к утру 21-го, учитывая астрономическое число почек и невидимых глазу личинок, корней и ростков, на которые тоже требуется бешеная энергия. По сравнению с ее подвигом нескончаемые будни уголовного розыска казались маковой росинкой, детской забавой, и поэтому Адамберг со спокойной совестью то и дело застывал на краю тротуара.
Данглар бросился навстречу комиссару, не дожидаясь, пока тот неторопливо пересечет так называемый Зал соборов, где проходили общие совещания, чтобы разложить по цветку форситии на столы шести представительниц прекрасного пола в уголовном розыске. Долговязое тело майора, которое, казалось, оплыло когда-то, как свеча, лишив своего обладателя плеч, размягчив ему торс и искривив ноги, не было приспособлено к быстрой ходьбе. Адамберг всегда с интересом наблюдал за своим замом в забеге на длинные дистанции, опасаясь, что рано или поздно тот просто потеряет руку или ногу.
— Мы вас искали, — задыхаясь, выговорил Данглар.
— Я отдавал дань, капитан, а теперь чествую.
— Уже начало двенадцатого, черт побери.
— Мертвые часов не наблюдают. С Арианой я встречаюсь только в четыре. Утром она спит. Никогда не забывайте об этом.
— Я не о мертвых, а о Новичке. Он вас прождал два часа. Он уже трижды записывался к вам на прием. Приходит и сидит тут, как бедный родственник.
— Извините, Данглар. У меня было свидание поважнее, назначенное год назад.
— С кем?
— С весной, а она такая обидчивая. Если вы не окажете ей должного уважения, она уйдет и будет дуться. Пойди ее поймай потом. А Новичок сам вернется. Какой такой Новичок, кстати?
— Черт возьми, новый лейтенант, который замещает Фавра. Два часа прождал.
— Какой он из себя?
— Рыжий.
— Отлично. Хоть какое-то разнообразие.
— Вообще-то он брюнет, но с рыжими прядями внутри. Полосатый, как зебра. Я впервые такое вижу.
— Тем лучше, — сказал Адамберг, положив последний цветок на стол лейтенанта Виолетты Ретанкур. — Если уж на то пошло, в новичках должно быть хоть что-то новое.
Данглар, сунув вялые руки в карманы весьма элегантного пиджака, наблюдал, как огромная Виолетта Ретанкур вставляет желтый цветочек в бутоньерку.
— Наш-то совсем новый, даже чересчур, на мой вкус. Вы читали его дело?
— Урывками. В любом случае испытательный срок — полгода.
Адамберг собирался уже распахнуть дверь в свой кабинет, но Данглар остановил его:
— Он ушел. Заступил на пост в чулан.
— Почему Камиллу охраняет именно он? Я просил опытных полицейских.
— Потому что никто, кроме него, не согласился на эту чертову каморку. Все остальные сломались.
— А новичок — козел отпущения.
— Конечно.
— И давно ли?
— Да уж три недели как.
— Пошлите ему на смену Ретанкур. Она-то уж точно высидит.
— Да она сама вызвалась. Но тут есть одна неувязочка.
— Какая может быть неувязочка с Ретанкур?
— Одна-единственная. Она в этом чулане пошевелиться не может.
— Слишком толстая, — задумчиво сказал Адамберг.
— Слишком толстая, — подтвердил Данглар.
— Ее волшебные формы спасли мне жизнь.
— Я понимаю, но она все равно не в состоянии двинуться в чулане. А это значит, что она не может сменить Новичка.
— Хорошо. Сколько ему лет?
— Сорок три.
— И на что он похож?
— В каком смысле?
— В смысле эстетики и соблазнибельности.
— Нет такого слова — соблазнибельность.
Комиссар почесал в затылке, что свидетельствовало о крайней степени растерянности. Каким бы изощренным ни был ум Данглара, он терпеть не мог, как и все мужчины, комментировать внешний вид собратьев по полу и прикидывался, что ничего не слышал, ничего не знает. А Адамбергу позарез надо было выяснить, что собой представляет мужик, который вот уже три недели несет вахту у дверей Камиллы.
— Как он выглядит? — не отступал Адамберг.
