Лоуренс повернул налево, выехав на каменистую дорогу, ведущую прямо к дому.
— Смотри, полицейские! — крикнула Камилла, тряся Лоуренса за плечо.
Лоуренс знаком показал, что тоже их заметил, заглушил мотор и слез с мотоцикла. Сняв шлемы, они с Камиллой увидели тот же голубой автомобиль «универсал», что стоял у овчарни, как два дня назад, и тех же двух полицейских, среднего роста и совсем низенького, которые бегали от дома к машине и обратно.
— God, — только и вымолвил Лоуренс.
— Вот черт, опять беда с овцами, — с досадой произнесла Камилла.
— Bullshit. Теперь толстуху не утихомирить.
— Сюзанну.
— Сюзанну.
— Лучше бы это случилось где-нибудь еще.
— Волк сам выбирает. Случай тут ни при чем, — сказал Лоуренс.
— Он выбирает?
— Несомненно. Ходит на разведку, пока не отыщет то, что ему нужно. Овчарня легко доступна, стоит на отшибе, собак держат на привязи. Вот он и возвращается. И еще не раз вернется. Если сюда повадится, его будет проще поймать.
Лоуренс положил шлем и перчатки на сиденье мотоцикла.
— Пойдем, — позвал он Камиллу, — надо взглянуть на раны. Интересно, они такие же или другие?
Лоуренс встряхнулся, как просыпающийся зверь, — так он всегда делал, когда возникали какие-нибудь трудности. Камилла сжала кулаки и сунула их в карманы брюк. Тропинка пахла тимьяном и базиликом — и кровью, подумала про себя Камилла. А Лоуренс считал, что здесь всегда пахнет овечьей грязной шерстью и мочой.
Они пожали руку жандарму среднего роста: вид у него был растерянный и крайне удрученный.
— Можно я осмотрю повреждения? — спросил Лоуренс.
Жандарм пожал плечами.
— Ни к чему нельзя прикасаться, — произнес он заученно, словно робот. — Ни к чему нельзя прикасаться.
Тут он устало махнул рукой, позволяя им войти.
— Вы там поосторожнее, зрелище ужасное, — предупредил он. — Просто ужасное.
— Да уж, не из приятных, — согласился Лоуренс.
— А вы что, за виноградом приехали? — осведомился жандарм, заметив пустую банку.
— Да, за виноградом, но не только, — ответила Камилла.
— Неудачный день выбрали, очень неудачный день.
Камилла не могла взять в толк, почему полицейский сегодня все повторяет по два раза. Это же полдня пройдет, а он ничего толком сказать не успеет. Вот Лоуренс, который обычно произносил только треть фразы, экономил уйму времени. Или терял, это как посмотреть. Вот мать Камиллы, например, говорила, что потерять время — значит его выиграть.
Она повернулась к овчарне, но не увидела у дверей ни Солимана, ни Полуночника. Лоуренс уже зашел внутрь, и Камилла последовала за ним. Он вдруг повернулся, белый как полотно, и выставил руки, не давая ей пройти.
— Не ходи дальше, Камилла, — чуть слышно выдохнул он. — Тебе не надо это видеть. Там не овца. Господи Иисусе.
Но Камилла уже увидела. Сюзанна лежала на грязной соломе, вытянувшись на спине, широко раскинув руки и ноги. Ее ночная сорочка задралась до колен, из страшной раны на шее натекло целое озеро крови. Камилла закрыла глаза и бегом выскочила из овчарни. Она наткнулась на среднего жандарма, который удержал ее, крепко обхватив обеими руками.
— Что, что тут произошло? — простонала Камилла.
— Это волк, — тихо ответил жандарм. — Волк.
Взяв Камиллу под руку, он отвел ее к полицейской машине и усадил на переднее сиденье.
— Мне тоже очень тяжело, — сказал он, — но говорить об этом нельзя. Не положено.
— Ей наплевать на то, что положено и что не положено! — выкрикнула Камилла. — Это Сюзанна!
— Я знаю, девочка, знаю.
Он достал из перчаточного ящика машины бутылку и неловко протянул ее Камилле.
— Не хочу я водки, — всхлипнула девушка. — Я хочу Сюзанниного винограда. Я за ним и приехала.
— Ну что вы как маленькая, прямо как маленькая.
— Сюзанна, — простонала Камилла. — Моя милая толстуха Сюзанна.
— Наверное, она услышала зверя, — стал рассуждать жандарм. — Похоже, она вышла на шум и отправилась в овчарню. Около нее нашли ружье. Судя по всему, она загнала зверя в угол и он на нее бросился. Да, бросился. Она была слишком смелая, наша Сюзанна.
— А Полуночник? — сердито воскликнула Камилла. — Он-то где шлялся?
— Ну что вы как маленькая, — снова принялся увещевать ее жандарм. — Полуночника не было на ферме. У него пропала одна овечка, молоденькая, годовалая. Он искал ее большую часть ночи, а когда ушел слишком далеко, остался ночевать на пастбище. Вернулся в семь утра и сразу вызвал нас. Вы поосторожней, девочка.
— Поосторожнее с чем? — удивленно спросила Камилла, подняв на него глаза.
— Не стоит обижать Полуночника, когда у него такое горе. Не стоит говорить: «А Полуночник? А Полуночник? Где шлялся Полуночник?» — или еще какие-нибудь глупости. Вы не из этих краев, поэтому ничего, ничего не говорите, пока как следует не подумаете. Сюзанна была для Полуночника вроде Мадонны, а то и больше. Значит, вы не станете говорить никаких глупостей. Никаких глупостей.
Потрясенная Камилла кивнула, вытерла слезы тыльной стороной ладони. Средний жандарм протянул ей бумажный носовой платок.
— А где он сейчас? — спросила она.
— Он в углу овчарни. Он на страже.
— А Солиман?
Жандарм покачал головой, словно показывая, что тут он ничем не может помочь.
— Заперся в туалете. Да, в туалете. Сказал, что там он и подохнет. Скоро подъедет наша коллега из психологической службы, нам обещали. В таких случаях она может помочь.
— У Солимана есть оружие?
— Нет, он не вооружен.
— А я там, в туалете, в среду протечку устраняла, — глухо проговорила Камилла.
— Да. Протечку. Вы знаете эту историю, как Сюзанна усыновила Солимана Мельхиора, когда он был совсем малюткой?
— Знаю. Мне ее уже рассказывали.
Жандарм понимающе закивал.
— Малыш ни к кому не хотел идти, только к ней, нашей Сюзанне. Он положил ей головку вот сюда и тут же перестал плакать. Так говорят. Меня при этом не было. Я ведь не из здешних мест. Нам, полицейским, не положено служить там, откуда мы родом, — чтобы быть беспристрастными.
— Я знаю, — кивнула Камилла.
— И все-таки мы привязываемся к людям. А Сюзанна, все ее… — Жандарм смолк, заметив, что к ним, опустив голову и нахмурившись, приближается Лоуренс.
— Вы хоть там ничего не трогали? — озабоченно спросил жандарм.
— Ваш коллега с меня глаз не спускал.
