мешать работе. Я даже встал сегодня в несусветную рань, надеясь, что вымотаюсь на симуляторе и станет все равно. Но не стало. Так что, когда мы с Боровским зашли в лабораторию, мне стоило большого труда удержать на лице нейтральное выражение.
— Привет, — поднялся мне навстречу Ву. — Иди-ка сюда, мы кое-что покажем.
Он развернулся к мониторам, с планшета очистил экраны и повернулся к Ольге.
— Открой слева данные с эксперимента после травмы, а справа — последние, с мячами. Чистые данные, без обработки.
Ву дождался, пока появятся сами ЭЭГ и под ними — визуализации с оборудования, фиксировавшего изменения метрик пространства.
— Смотри, — он подтолкнул мне кресло, на своем тоже отъехал подальше.
Боровский сел на корточки между нами. Ольга осталась возле компьютера, вцепившись побелевшими пальцами в джойстик.
Я долго разглядывал картинки.
— Не видишь? — Ву иронично покачал головой. — Ольга, подсвети ему корреляции.
Ольга на что-то нажала. На экранах цветом выделились зоны: в двух разных экспериментах оказался практически одинаковый рисунок ЭЭГ и колебания пространства в обоих случаях тоже были очень похожи.
— А теперь разницу покажи, — Ву сложил руки на груди и любовался изображениями, словно это были произведения искусства.
Предыдущие выделения пропали, появились новые.
Боровский резко встал и сделал шаг к мониторам.
— Ярослав, отойди с глаз, — одернул его Ву.
— Видишь? — Боровский обернулся ко мне. — Ты видишь это?
Он проигнорировал Ву и подошел к самим экранам.
— Судя по всему в обоих случаях у тебя начинался распад. Картины начала идентичные. Но в эксперименте после травмы головы, — Боровский ткнул пальцем в выделенный участок ЭЭГ, — распад затормозился. Скорее всего из-за физических нарушений в участках мозга, которые участвуют в этом процессе. А вот тут, — он благоговейно провел ладонью по участку, где была изображена полная дезорганизация всех ритмов, — ты в итоге сорвался. К сожалению, при распаде датчики разрушились и данных ЭЭГ после его начала нет. Но и того, что есть достаточно. И это, Алексей Юрьевич, это просто прекрасно!
Боровский еще раз провел рукой по монитору.
— Может быть, — он задумчиво смотрел на графики, — научившись, с помощью этих данных, индуцировать подобные колебания, мы сможем сделать устройство, которое даст ваши способности и обычным людям.
— Знаешь, — внезапно подала голос Ольга, — давай сначала необычных стабилизируем.
Боровский пожал плечами и снова уставился на графики.
— И что дальше? — я смотрел на Ву, но тот не успел ничего ответить.
— Еще бы один распад для верности, — Боровский с надеждой уставился на меня. — Ты же как-то контролируешь это состояние? Можешь повторить?
Ольга с грохотом положила джойстик на стол, но сдержалась и ничего не сказала. На ее бледном, осунувшемся лице лихорадочно блестели полные негодования глаза.
— Обойдемся пока без распадов, — Ву поднялся. — Алексей, нужны обычные данные ЭЭГ при переходах через разрывы. Но в случайные моменты времени добавим несколько импульсов, которые, если теория верна, окажут влияние на интенсивность пространственных колебаний. Ты вряд ли что-нибудь почувствуешь — чтобы ситуация не вышла из-под контроля, будем использовать минимальные коррекции. А на приборах эффект должен быть виден. Пока заберу Ольгу, с ней проговорим технические детали эксперимента и набросаем схему корректора. Поработаешь с ребятами из ее команды.
— Я останусь здесь, — оживился Боровский.
Ольга вздрогнула, но снова смолчала.
— Хорошо.
Мы проводили взглядом Ву, который что-то непринужденно говорил Ольге и, когда они скрылись за дверью, я риторически спросил:
— Как он может с ней общаться?
— Да брось, Алексей! Она тебя защищала. Вот из-за меня ни одна женщина в перестрелку не ввязывалась, — Боровский с завистью посмотрел на закрывшуюся дверь лаборатории. — Ну что, распад?
— Иди-ка ты… Датчики проверь.
Снятие базовой ЭЭГ с переходом через разрывы мы проводили столько раз, что сейчас я мог бы проделать это не просто с закрытыми глазами, а даже вздремнув в процессе. Каких-то изменений не заметил, даже засомневался — а были ли импульсы? Так что, закончили мы быстро.
А после я уселся на полу, позвал Ярослава и втянул его в игру с мячами. В очках он видел места разрывов, я открывал их в разных точках, пытаясь его дезориентировать. Уже минут через двадцать мы хохотали, как дети. Ловя мяч, Боровский кидал его в неожиданное для меня место, я перехватывал через разрыв и кидал в Ярослава, открывая разрыв где-то рядом с ним. Периодически мы оба промахивались, и инженеры Ольги грудью бросались на мяч, защищая оборудование.
Через пару часов оба выдохлись. Боровский дал отмашку на перерыв, и мы буквально вывались из дверей лаборатории. Ярослав отправился в столовую, а мне есть совершенно не хотелось. Я долго перебирал программы стоявшей в холле лабораторного этажа кофе-машины, пока не осознал, что не хочу ничего из ее меню. Хочу… эспрессо с подсолнечной халвой, сливками и медом, припорошенный корицей и мускатом, с едва заметной ноткой ванили. Невидяще, я смотрел в стену, вспоминая вкус измельченной в крошку халвы, спрятавшейся в горьком кофе. Бросил взгляд на часы. До Лондона далеко, а мы еще не выполнили план по экспериментам…
Снова уставился в меню.
Да, халвы у меня не было. Но в холодильнике лежала плитка горького шоколада. Я купил ее в Лондоне после больницы. Лео ужасалась, как такое можно есть, но в тот момент мне очень хотелось именно эту шоколадку. Затем события завертелись так, что стало не до сладкого, но вот сейчас пришла в голову прекрасная мысль.
Я быстро поднялся к себе, отломил от плитки кусок и спустился в столовую. Там перевел кофе-машину в ручной режим. В своей большой непроливайке растопил часть шоколада. В мерном стаканчике сделал обычный эспрессо, налил его сверху. В капучинаторе взбил молоко, аккуратно добавил его вместе с пенкой в непроливайку, следя за тем, чтобы молоко не перемешалось с кофе. Сунул туда же еще один кусок шоколадки — пусть тает в молоке. Затем, с помощью небольшого хака, вытянул из автомата две порции взбитых сливок, предназначавшихся для утренних панкейков. Не жалея сливок, выложил над непроливайкой из них целую башню, сверху присыпал корицей. Воткнул две трубочки и некоторое время любовался своим шедевром.
Бережно неся кружку перед собой, вышел в парк, выбрал место в тени одного из дубов, уселся на траву. Убедившись, что меня никто не видит, прямо пальцем подхватил большой завиток взбитых сливок.
Вот чего мне не хватало! Нормальной жизни. Сидеть в парке. Есть руками взбитые сливки. Смотреть на небо над головой. Я слизал еще немного сливок, поднес к губам трубочку и стал неспешно потягивать напиток. Меняя глубину, чередовал горечь горячего эспрессо с мягким вкусом чуть подслащенного шоколадом молока и резкой сладостью нежной сливочной пены.
Звякнул коммуникатор. Но я не обратил на него внимания. Прислонился спиной к дубу, вытянул ноги и
