доступных мне смутных воспоминаниях, но не пришла ни к каким выводам. Если дядя врал, то непонятно, зачем. Сочувствие ему неведомо, он точно не старался уберечь племянницу из уважения к её памяти о родителях. Или из-за детского возраста. Боже, да он не побоялся надеть на ребёнка своих погибших родственников проклятый кулон, о каком сочувствии или уважении идёт речь!
Думать о том, что он как-то связан с их смертью, и мысленно раскручивать эту версию, пока не хотелось. И так голова кругом от тайн…
К тому же, у меня было ощущение, что Вереск уже крепко вцепился в эти секреты и собирается в них разобраться. Возможно, моё вмешательство и попытки что-то разузнать могут ему помешать. Не стоит опрометчиво бросаться искать правду…
Но одна деталь не давала мне покоя. Вереск был… в каких-то спецслужбах? Выведывание тайн и создание защитных механизмов… И если он был близким другом родителей, то значит ли это, что они работали там же или где-то в смежной области? Совсем не факт, но я не могла остановить мысли, движущиеся в этом направлении.
Так я и просидела за дневником до самого того момента, когда в дверь громко постучали.
— Эмилия! Ты у себя? — глухо прозвучал из-за дерева голос дяди. Моя спина и плечи тут же напряжённо застыли: я пока не была готова ко встрече с ним.
В первую очередь из-за того, что мне надо было скрыть второй поток, а я пока не знала ни как его могут обнаружить, ни как его замаскировать. Мне нужен был артефакт от лекаря!
Но к моему огромному облегчению, следом раздался голос няни:
— Господин Андор, вы пока не можете зайти к девочке. Она ещё не завершила утренние приготовления.
— Сколько можно наряжаться? — резко спросил он и тем же тоном, но ещё громче продолжил: — И что у вас за переполох случился ночью?! Мне доложили, что она ворвалась к дворецкому и разбудила его, не объяснила причину и убежала, как ты это объяснишь?!
Я в раздражении прикрыла глаза и выдохнула. Ну конечно, весь дом об этом уже знает. А если и не знает — благодаря дяде теперь узнал.
— Это была моя комната, и юная госпожа не знала, что я поменяла её на другую. Ночью она искала меня.
— Зачем? — требовательно спросил дядя.
— Ей нужна была моя срочная помощь. По одному… деликатному вопросу.
Воцарилось недолгое молчание. Лорель очень тонко построила свой ответ: она сказала чистую правду, вот только она звучала так, будто Лорель неловко объяснять мужчине перед собой, что именно мне понадобилось. Отлично!
А потом дядя заговорил заметно тише и как-то вкрадчиво:
— Ты же не врёшь мне… да, Лорель?
Это звучало… опасно. Неужели Лорель не может ему солгать? Это часть её клятвы?
Ещё секундная тишина. И уверенный голос няни:
— Нет, господин.
Дядя ничего не ответил, но я услышала удаляющиеся шаги. Облегчение затопило грудную клетку, и я откинулась на спинку стула, выдыхая. Если бы он задал не этот вопрос, а что-то вроде «ты ничего от меня не скрываешь?» — дело было бы плохо.
Няня аккуратно вошла и заперла дверь.
— Лорель! — шёпотом окликнула я, вставая и спеша к ней. — Спасибо! Ты спасла меня сейчас.
— Это мой долг, госпожа, — улыбнулась она и положила на кровать свёрток тканей, похожих на постельное бельё. Она развернула его и достала из этой кучи тряпок шкатулку. — От господина Вереска пришла посылка, — и она не медля положила шкатулку на стол, раскрыла и пригласила меня жестом. Я заглянула внутрь и сперва увидела белую ленту.
Точно. Взглянув на время, заметила, что уже пора менять артефакты.
Стянув ленту с волос, я сложила её в несколько раз и положила в ёмкость, достав вторую. Тем же способом повязала её на волосах и чуть успокоилась. Это дело сделано.
Помимо ленты, которую я только что туда поместила, в шкатулке был маленький мешочек и записка. Достав его и вытряхнув тонкую серебряную цепочку с застёжкой, я следом развернула письмо.
«Носить либо на руках под рукавами, либо на ноге, чтобы невозможно было увидеть. Носить дольше пяти часов нельзя, так как может блокировать второй поток, что приведёт к нарушению магической циркуляции и проблемам в будущем. Желательно снимать спустя четыре часа и ждать половину часа перед тем как надевать обратно. Будьте бдительны и осторожны. Д.В.»
Дочитав, я сразу же приподняла подол платья и нацепила тонкий браслет на ногу. Он слегка нагрелся и засветился, но под плотной тканью этого не было видно.
Все эти временные ограничения немного сбивали с толку, ведь надо было постоянно следить за временем но я решила чуть упростить себе задачу и выписала на отдельном листе время, когда надо будет снимать и надевать цепочку обратно. И заодно отметила время, когда следует менять ленту и убрала листок в дневник.
Так будет легче запомнить.
В тишине мы с Лорель заправили постель и немного прибрались. Когда всё было готово, она сказала:
— Сейчас будет завтрак, госпожа, и на нём будет присутствовать ваш дядюшка. Вы слышали, как я ему ответила, да?
Я кивнула.
— Вы тоже, если будет спрашивать, намекните, что юной госпоже не пристало о таком говорить. Если совсем прилипнет, то прямо скажите, что у вас началось женское недомогание, да так неожиданно, что вы не были к этому готовы. Вам-то можно ему врать, — она ободряюще улыбнулась, и я поняла, что была права. От этого всё внутри как-то сжалось. Лорель не могла ничего никому рассказать, в том числе о своей клятве, и при этом не могла ему лгать. И за нарушение ни много ни мало она поплатится жизнью! Как ей удалось сохранить рассудок, находясь в таком ужасном положении, в полной беспомощности и уязвимости?
Я подошла к ней и просто обняла. Она сильная, но мне всё равно так её жаль.
Лорель замерла, а потом раскрыла руки, окружая меня тёплыми объятиями. И в одном этом жесте, в том, как она крепко схватилась за меня, было всё объяснение: её единственной опорой была её названная дочь. Эмилия. Та, место которой я заняла.
— Прости, — прошептала я, не в силах повысить голос выше шёпота. Я просила прощения и за то, что той Эмилии больше нет, и за то, что ради неё она шла на такие жертвы, но всё было впустую. Но Лорель не поймёт ни одну из этих причин.
— Бросьте, — сказала она, гладя меня по волосам. — Что бы вам ни пришло сейчас в голову, забудьте об этом.
