магия, чтобы читать мысли людей.
— Вы проницательны, и это общая черта для всех магов сознания. Мы любим копаться в отношениях людей, искать разгадки к тайнам человеческих мотивов, и я бы сказал, что это образ мысли, а не навык или занятие, которое можно прекратить в любой момент.
У меня захватило дух после его слов. Ведь он был абсолютно прав. Я всю жизнь, даже ту, которую провела в прошлом теле, пыталась разгадать чужие души, исследовала тонкости человеческих чувств, и наслаждалась этим, особенно, когда могла видеть человека как на ладони. Вот почему предательство мужа стало таким ударом. Это было не просто разбитое сердце, это была ещё и разрушенная гордость.
Господин Вереск прищурился, смотря мне в глаза:
— И ещё одна общая черта между нами — это боязнь пустить другого в своё сознание. Это почти инстинктивное чувство, какое испытывает зверь, не пускающий такого же сильного сородича на свою территорию. Битва за эту территорию между магами сознания может привести к чему угодно, настолько эта тяга защитить своё сильна. Вот отчего я понимаю, почему вы не хотите, чтобы я использовал на вас свою магию.
Ох, тут он ошибался! Но мне гораздо удобнее, чтобы он думал так. К тому же, я действительно сильно не хотела, чтобы он лез мне в душу. Даже если бы не боялась за тайну моего появления здесь, я бы всё равно защищала свою приватность, в этом он прав.
— Но, — сказал он, наклоняясь корпусом в мою сторону, — мне действительно необходимо осмотреть ваше физическое и магическое состояние, госпожа Сансат. Магия излечения не имеет ничего общего с магией сознания, я не прикоснусь ни к мыслям, ни к духовному ядру, даю слово. Вы даёте согласие?
Я поколебалась. Этот человек ведь пока не сделал ничего, чтобы можно было его подозревать в опасных действиях, верно? И кому ещё можно довериться, кроме Вереска, придумывающего многоступенчатые планы по моему спасению?
— Да, — сказала я тихо и приготовилась к чему угодно.
Вереск кивнул и сосредоточенно взглянул куда-то в область моего подбородка, его глаза ярко зажглись зелёным колдовским огнём. Он вытянул руку ладонью вперёд, на его пальцах заиграли руны, сорвались в полёт и окружили меня. Я неосознанно вздрогнула и сжалась, но они зависли в полуметре от меня, беря в сияющий круг. От них словно исходил мягкий тёплый ветер, поднимающий несколько прядей моих волос. По коже побежали мурашки от ощущения, будто этот ветер прошёл прямо сквозь меня, и я поёжилась, поднимая взгляд на лекаря. Тот смотрел в пространство расфокусированным взглядом, будто видел что-то другое вместо комнаты, и время от времени менял положение пальцев, составляя какие-то причудливые знаки.
Спустя минуту, показавшуюся вечностью, он взмахнул рукой вверх, и руны взлетели, обходя меня по воздуху, собрались вокруг его пальцев и погасли.
Он прикрыл глаза, а когда открыл, они больше не полыхали зелёным.
Вздохнув, Вереск посмотрел на меня, потом на Лорель.
— Госпожа Янир, не беспокойтесь так, все далеко не настолько плохо.
Я увидела, что няня сжимает побелевшими пальцами своё платье на груди, и на ней нет лица.
— Как подумаю, что столько лет… этот проклятый кулон… — её голос дрожал, — что с моей девочкой, господин лекарь?
— Слегка истощена, не более, — покачал головой Вереск. — Не вините себя, милая госпожа Янир. На кону стояла ваша жизнь, и любая любящая мать выберет жить и присматривать за своим дитя.
Губы Лорель задрожали, и она расплакалась. Мы с лекарем одновременно встали, взглянули друг на друга, и я уступила ему путь. Он приблизился к Лорель, присел рядом с ней и нежно взял за руку.
— Лорель, я думаю, юная госпожа подтвердит, что лучше иметь рядом вас, чем если бы вы лишились жизни от несоблюдения клятвы взамен на призрачный шанс освободить её.
— Да! — я горячо закивала, подходя поближе. — Ведь ты не могла знать, получится ли меня спасти. Вдруг я лишилась бы тебя, но при этом осталась под влиянием дяди? Это в тысячу раз хуже!
Я уже догадалась, что клятва, которую она дала дяде, подразумевала неразглашение тайны в обмен на жизнь. Чудовищно, но другого ждать от Андора не приходилось.
Няня утёрла слёзы и притихла, не отнимая руку из ладони лекаря. Я незаметно села обратно, не желая прерывать этот момент и ожидая, когда она успокоится.
В конце концов она подняла заплаканное лицо:
— Простите, очень некрасиво с моей стороны…
— Я бы утешил вас ещё сотни раз, милая Лорель, если благодаря этому я смог бы подержать вас за руку ещё раз, — проникновенно сказал Вереск, и я едва сдержалась, чтобы не прыснуть, а Лорель всё же вырвала руку, возмущённо ворча:
— А ведь обещали до завтра вести себя нормально! Грош цена таким обещаниям!
Лекарь ничего не ответил и встал, улыбаясь.
— Сейчас поступим так. Я вернусь домой и подготовлю маленький артефакт, который скроет ваш второй поток магии, госпожа Сансат. Пришлю его через шкатулку вместе с запиской. Думаю, я справлюсь за час, так что будьте наготове. — Он оправил костюм, посмотрел на время и добавил: — Сегодня я найду необходимого нам лекаря и к обеду пришлю вам подробный план действий. Возможно, уже вечером вам придётся играть свои роли. Постараемся, чтобы всё прошло гладко.
Он поклонился мне, и я поклонилась в ответ.
— Спасибо вам, господин Вереск. Я буду в неоплатном долгу перед вами.
— Нет, бросьте, — махнул он рукой. — Это я возвращаю долг… поэтому не думайте об этом.
Вот оно что. Долг перед моими родителями?
Лорель ушла провожать лекаря, и я снова осталась одна, глядя, как синяя улица медленно светлеет. Холодный утренний туман стелился по мостовой, опутывая невинную зелень кустарников.
Глава 4
Я успела умыться, переодеть тонкое домашнее платье на более плотное, в котором планировала позже выйти на улицу, и полистать дневник Эмилии, выискивая подробности про родителей, которые могла упустить в первый раз.
Судя по написанному, бывшая хозяйка этого тела знала о них только со слов дяди, а тот был очень скуп на описания. Маму он описывал как «красивую и знатную», а отца как «довольно сильного мага».
Об их смерти он не сказал ровным счётом ничего, кроме того, что у матери Эмилии после родов начались осложнения, которые её и погубили. Это была ложь, я уверена, ведь в воспоминаниях, которые я видела, женщина была бодра и здорова, а младенцу на её руках было больше трёх месяцев точно.
Я крутила написанное так и эдак, параллельно копаясь в
