и усадить их на эту ветку! Лезьте на дерево!
— Ольга, вы окончательно свихнулись? — устало выдаёт шеф. — Никуда я не полезу!
— Господи, такое ощущение, что вы родились сразу в костюме и галстуке, — подхожу к стволу поближе. — Нельзя быть таким занудой. Подсадите меня, я сама залезу!
— Не валяйте дурака!
— Мне нужна эта ветка! То есть, — поправляюсь, — Косте она нужна!
Мужчина выдаёт какое-то эмоциональное ругательство, подходит и, присев и подцепив меня под попу руками, без малейшей натуги поднимает вверх, держа за бёдра. Взвизгнув, цепляюсь за него.
— Давайте, доставайте, что вам там надо, — выдыхает мне куда-то в пупок.
Я отлепляюсь от напряжённых плеч, задираю голову. Сориентировавшись, дотягиваюсь до нужной ветки и, покрутив её туда и сюда, таки отламываю.
— Достала! — говорю тяжело дышащему боссу.
Куртка задралась, пока я тянулась наверх, и теперь на коже живота ощущается тёплое дыхание мужчины, отчего становится немного некомфортно.
— Демьян Аркадьевич, — опять упираюсь ладонями в его плечи, — можете отпускать.
Он, продолжая крепко меня прижимать, позволяет медленно сползти вниз по его телу. Почувствовав под ногами землю, тут же отхожу на пару шагов. Что-то у меня тоже дыхание сбилось.
— Всё нашли, что нужно? — интересуется мой «подельник».
— Ага, — вздыхаю, — пойдёмте. Теперь ещё саму поделку сделать нужно.
В квартире мою руки и прохожу на кухню со всем найденным «добром». Раскладываю на столе шишки, ветку — надо укрепить чем-нибудь жёлуди, которые каким-то чудом не отвалились. Подумав, притаскиваю из детской пластилин.
— Ну и что вы собираетесь с этим делать?
— Тьфу ты! — вздрагиваю, чуть не подпрыгнув. — Что ж вы так подкрадываетесь-то?!
— Я громко топал, — фыркнув, сообщает мне мужчина, — вы просто так погрузились в творческие раздумья, что не услышали.
Смотрю на него подозрительно, но он, не обращая на меня внимания, подходит ближе и задумчиво разглядывает бардак на столе.
— Нужно сделать из пластилина птичьи головы, прилепить их на шишки, — со вздохом начинаю объяснять свою идею, — а ветку укрепить на каком-нибудь куске картона. Можно вату ещё наклеить, тогда получится зима. А Костя с утра встанет и прицепит готовых птичек к ветке. Я ему обещала, что часть работы он сам сделает, а то нечестно получается, поделка ведь должна быть его.
— Ясно, — босс садится и открывает пластилин. — Чего вы ждёте? — переводит на меня взгляд и поднимает брови. — Я одну голову делаю, вы другую. Давайте, раньше начнём — раньше закончим.
— Ага, раньше сядем — раньше выйдем, — бурчу себе под нос, и мужчина усмехается.
Спустя пятнадцать минут я скептически смотрю на то, что получилось из моей шишки. Я ведь говорила, что у меня нет таланта к рисованию? Так вот, официально заявляю: к лепке тоже!
— Оля, хм… это что за чудище? — Демьян Аркадьевич смотрит на мою часть работы, поворачивая её так и эдак.
— Это… птичка, — отвечаю, подавив вздох.
— Да? А по мне так даже птеродактили выглядели куда симпатичнее, — он отбирает у меня остатки пластилина и пытается исправить то, что я налепила. — Ну вот, немного получше, — говорит через несколько минут. — А то как бы преподавателя удар не хватил.
Я тем временем укрепляю ветку, приклеиваю вокруг вату и смотрю на получившуюся заготовку.
— По-моему, неплохо! — заявляю оптимистично.
— М-да, — Демьян Аркадьевич смотрит на наше творчество долгим взглядом. — Выражение «сделано из говна и палок» открылось для меня с абсолютно новой стороны.
Прыскаю от смеха и начинаю убирать мусор. Шеф откидывается на спинку стула.
— Ничего бы не случилось, если бы Костя не принёс поделку, — говорит вдруг. — Чего вы так переполошились?
— Ничего бы не случилось?! — разворачиваюсь к нему. — Во-первых, я ему обещала! Во-вторых, он бы расстроился, да ещё и одноклассники в школе наверняка бы начали выпендриваться и дразниться! Это, по-вашему, ничего страшного?
— Именно, — шеф пожимает плечами. — Ну подумаешь, подразнили бы немного, зато в следующий раз вспомнит о задании вовремя.
— Вы что, не понимаете, насколько это травматично для ребёнка в его возрасте? — говорю эмоционально. — Так может рассуждать только человек, у которого подобного опыта никогда не было!
— Это у меня-то… — внезапно вскидывается он, но тут же, сжав губы, резко отворачивается.
Мне становится не по себе. Похоже, я наступила на какую-то очень больную мозоль. И судя по реакции, это не фантомные боли на месте отрезанной конечности.
Думаю, что мужчина сейчас встанет и уйдёт, но нет — продолжает сидеть. Осторожно разглядываю его и пытаюсь решить — ему хочется поговорить, но он ждёт от меня первого шага? Или просто не хочет оставаться один?
Вздохнув, достаю две чашки, наливаю из термоса чай, который заваривала себе вечером. Ставлю одну перед Демьяном Аркадьевичем, присаживаюсь напротив.
— У моих родителей всегда было туго с деньгами, — произношу негромко, и он поворачивается на мой голос, поднимает глаза. — А в первые годы после рождения близнецов стало совсем сложно. Мне было двенадцать, потом тринадцать, хотелось хорошо выглядеть… Но приходилось обходиться тем, что есть.
Мужчина подаётся вперёд, смотрит внимательно, и я понимаю, что начала правильно. Он не может рассказать первый или показать слабость, но в ответ на мои слова — сможет. Если захочет, конечно.
— Мама хорошо шьёт и вяжет, — продолжаю свой рассказ, — и я всегда была одета прилично, но не в дорогие вещи. А среди моих одноклассников были разные дети. Одна девочка выделялась — папа-бизнесмен, в школу на машине, фирменные тряпки. У неё был свой круг подружек, и с её подачи меня начали травить.
Опускаю глаза. Нет смысла вспоминать. Я это переросла и давно отпустила.
— Думаю, не надо объяснять подробности? — опять поднимаю взгляд на Демьяна Аркадьевича, и он кивает.
— Не надо. Я представляю. У меня плохое зрение, — говорит вдруг.
Глава 8
— Зрение? — в моём голосе искреннее удивление. — Я даже подумать не могла… Но… Ни разу не видела вас в очках.
— И не увидите, — он морщится, — ненавижу очки.
— У вас близорукость или дальнозоркость?
— Близорукость. И астигматизм, — вздыхает мужчина. — Я ношу линзы.
Приподнимаюсь на стуле, наклоняюсь вперёд над столом, вглядываюсь ему в глаза и теперь действительно замечаю прозрачные линзы на радужной оболочке.
— Какой красивый у вас цвет глаз, такой голубой оттенок, — говорю задумчиво.
Тут же, осознав, как близко нахожусь от его лица, сглатываю и, отшатнувшись назад, плюхаюсь обратно на стул. Вспоминается, как он отказался читать Косте книжку, сославшись на усталость. Видимо, просто линзы уже снял к тому времени.
Шеф неловко пожимает плечами, отпивает чай из чашки.
— Почему линзы? — спрашиваю первое, что пришло на ум. — Почему вы не сделаете операцию?
— Боюсь, — следует на это неожиданно
