и нет? У него там есть друзья, и король Карл, я думаю, примет с радостью посла, который ради вас согласился отдать Мэн.
– Вы ставите это ему в вину? – с горечью спросила Маргарита. – Насколько мне известно, он ничего не подписывал без совета с нашим дорогим дядей, кардиналом Бофортом, царство ему небесное!
– Винить?! Его?! Мой нежный друг, моя королева… Ему я обязан самым большим и единственным счастьем, какое я знал в жизни: я получил в жены вас! И поэтому хочу его спасти. Поверьте мне, если бы у нас была другая возможность, я не колебался бы ни секунды, но напасть на парламент – значит ввергнуть Англию в революцию. Отправить его в изгнание – единственный шанс для вас… Для нас увидеть его снова.
Маргарита ничего не ответила. Она смотрела на мужа, всерьез задумавшись: что он знает о ней и о Саффолке? Она привыкла, что Генрих – существо не от мира сего – далек от обычной жизни, витает в облаках, утопиях, мечтах о всеобщем счастье людей, которых упорно считает хорошими. Он всерьез озабочен благополучием Англии, но чаще улетает в заоблачные выси. Однако сегодня, неизвестно почему, он внезапно спустился на землю, как когда-то его дедушка Карл VI в минуты просветления. И стал королем, а не юным мечтателем, влюбленным в ослепительно красивую женщину, с радостью отдав в ее руки непосильный для него груз власти.
Маргарита видела, что он наблюдает за ней, постаралась улыбнуться, но горе ее было слишком тяжким, и, не удержавшись, она спросила шепотом:
– Он будет изгнан… навсегда?
И, охваченная стыдом, не решилась поднять на мужа глаза. Он подошел к ней, ласково взял за руки, и в его взгляде, исполненном понимания, она прочитала нежность.
– Нет. Всего на пять лет. Или это очень долго?
– За то, чтобы жить, срок не долгий.
У Маргариты хватило мужества выговорить эти слова, но только Бог знал, что пять лет были для нее вечностью. Но Генрих был прав: не существовало другого средства вырвать любимого ею человека из когтей парламента.
Прощание было горьким и молчаливым. Ненадолго оставшись наедине в спальне Маргариты в Виндзоре, они стояли, прильнув друг к другу, слушая стук сердец, которые бились в унисон. Они ничего не говорили, чувствуя лишь, как утекают драгоценные минуты, и почему-то надеясь, что случится что-то еще, прежде чем разлука переполнит их болью.
– Я не смогу жить без тебя, – прошептала Маргарита. – Пять лет невыносимо долго. Я найду предлог и верну тебя. Или… под любым предлогом приеду туда, где будешь ты.
– Не безумствуй, не губи себя. О, моя любовь, бедная моя любовь, зачем я сделал тебя королевой?
– Потому что подумал, мы сможем править вместе, как в последнее время. А помнишь, в Туре ты сказал, что никогда меня не покинешь?
– Помню, но я должен подчиниться королю, моему господину. Придет день, и мы снова увидимся, а пока я увожу тебя в своем сердце.
– Куда ты едешь? В Голландию?
– Нет, во Францию. К твоему отцу, если он захочет меня принять. Мне кажется, что в твоей семье разлука не будет такой мучительной.
– Надеюсь на это и я. Отец примет тебя, а потом, я уверена, вы подружитесь. Ты увидишь, каким он бывает добрым и обаятельным. Он же еще и поэт, ты не знал? Я написала ему письмо.
Маргарита достала из ларца тоненький свиток со своей печатью и передала Саффолку.
– Мой супруг сказал, что ты можешь увезти с собой твое состояние, слуг… семью. Я тоже твоя, но должна остаться здесь, на острове, который без тебя станет ледяной пустыней.
Она уже не могла справиться со своим горем, заплакала и бросилась в его объятия, прижавшись как можно теснее.
Он не слишком уклюже вытирал ее слезы, ласково стараясь утешить:
– Мы говорим «до свидания» и увидимся в худшем случае через пять лет. Но я постараюсь вернуться раньше. Не могу себе представить, как буду жить без тебя, Маргарита, но клянусь…
Она прикрыла ему рот рукой, прося замолчать.
– Не клянись, умоляю! И сейчас думай только о том, как спасти свою жизнь. Не забывай: и на море, и на суше опасность всегда рядом.
Позже она, верно, не раз вспоминала свою прощальную горькую фразу.
Беспокойство Маргариты было так велико, что она дала Саффолку вооруженный эскорт, чтобы он благополучно добрался до Ипсвича, где ждала его герцогиня, ехавшая другой дорогой. Предосторожность оказалась нелишней. Тучи над головой фаворита продолжали сгущаться из-за вестей из Франции. Что ни день новости становились все огорчительней. После Мэна настала очередь Нормандии. Провинция-родина сдавала город за городом знаменам коннетабля де Ришмона. Бездарный Сомерсет умел только убегать и жаловаться, обвиняя Саффолка во всех бедах, какие навлекал на себя трусостью и нерешительностью. Лондон кипел, как ведьмин котел, и останься здесь Саффолк, ему вряд ли удалось уйти живым. Уже в предместье его дожидалась наемная банда убийц и головорезов. Схватка была отчаянной, на земле остались лежать убитые и раненые, но тот, кого хотели уничтожить, спасся и ускакал живым и здоровым. Однако Саффолк сразу же послал гонца к жене, приказывая ей оставаться дома и ни в коем случае не следовать за ним. Он уезжал всего-навсего на пять лет, и безопаснее для нее и детей жить в своем замке, охранять земли и имущество. Последнее письмо, отправленное королеве, извещало ее о переменах и поручало ей тех, кого оставлял глава дома.
«Мадам, в изгнание я отправлен один, поэтому прошу Вашей милости для невиновных, которые не должны расплачиваться за мои ошибки. Если я совершал их, то лишь из благого намерения принести моей стране мир и из любви к Вам…»
Дождавшись прилива и попутного ветра, Саффолк со своими людьми, сохранившими ему верность, взошел на меньший из двух кораблей, предоставленных королем.
Погода стояла чудесная, что не удивительно для первых дней мая. Синее море переливалось, будто шелк на платье королевы. На небе ни облачка, потому что белый мазок на горизонте нельзя было принимать всерьез. Солнце сияло так весело, что на сердце изгнанника стало теплее. Гнетущая тоска чуть смягчилась, и в душе затеплилась надежда. Доброжелательность моря он воспринял как добрый знак, посланный свыше. Разве можно сравнить сияющее утро с туманом, сквозь какой он пробивался к Нормандии, когда плыл сватать Маргариту. А жуткая буря, когда он вез ее в Англию? И он, и она тогда приготовились к смерти, потом он порой сожалел, что она не случилась: сладко было бы умереть вместе…
Он думал о Маргарите все с тем же восхищением, какое вспыхнуло
