человек. Входную дверь в холл одолели пятнадцать и дальше порога не ушли. Пулемётные точки там стационарные, прямо в стенах. Мы бы их и во двор не пустили, но боялись, что разбегутся, лови их потом в лесу. А так, по моим прикидкам, почти все боеспособные каратели «дланников» как раз там и легли.
Граф Морикарский торжественно выступил перед своими людьми с балкона замка, донеся до всех месседж «Не дождётесь», и в него даже никто не выстрелил.
Длань была дискредитирована, но не сдалась. Отчаявшись поразить графа Морикарского в тушку, они решили целить в его кошелёк. Примерно половина контракторов, получивших торговые концессии через Длань, устроили бойкот графских предприятий. По стране прокатилась судорога сбоя поставок, вызвавшая остановку ряда ключевых производств и волну недовольства. К этом мы были готовы, по новому графскому указу (подтверждённому Императрицей), концессии отзываются по упрощённой процедуре и выдаются далее на конкурсной основе. Не доставил вовремя, привёз не туда и не то, завысил цену? Нафиг с пляжа. Следующий! В новые контракты «госзакупок» уже включён пункт о личной ответственности, где подписант, сорвавший поставку, не только лишается контракта и денег, но и может получить изрядную порцию физического труда на свежем воздухе. Параллельно я начал сворачивать коммерческую вольницу, восстанавливая по мере сил и возможностей систему госпоставок. По крайней мере, там, где дело касается снабжения армии. Получалось средненько: собирая башкой все грабли, изобретая велосипеды и запрягая коней не тем концом не к той телеге… Но методом проб и ошибок что-то постепенно стало налаживаться. Или мне так казалось?
* * *
— Я не слишком зарвался, Кать? — глажу жену по огромному животу, который уже очень скоро нас кем-то порадует. — Не многовато на себя беру для консорта?
Мотаясь на бронепоезде по стране, граф Морикарский действовал совершенно волюнтаристски — карал и миловал, приказывал и велел, распоряжался людьми и ресурсами, устраивал внесудебные расправы и награждал своей рукой. И ошибался, ошибался, ошибался… До чёрта ошибался. Чаще, чем поступал правильно. Потом опять карал и миловал, ликвидируя последствия ошибок и плодя новые. В свете поползли шепотки, что граф метит в Императоры, а Катрин от беременности раскисла и не удерживает вожжи. Разумеется, до неё эти слухи заботливо доносят «доброжелатели», надеющиеся хоть так подрезать крылышки излишне ретивому мне.
— Я доверяю тебе, мой муж и паладин. Потому что если не верить тебе, то кому же? Мне грустно, что мы снова редко видимся, но я понимаю, что такое долг правителя. Спасибо, что взял на себя все разъезды, боюсь, мне они пока не по силам.
— Больше всего на свете я хотел бы быть с тобой. Так и гладил бы тебя по пузу целыми днями. О, смотри, пинается!
— Чувствует отцовскую руку, — улыбается моя любовь. — Уже скоро он родится.
— Он или она, — уточняю я.
— Он. Это мальчик, я чувствую.
— Мальчик так мальчик. Наследник престола нам не лишний.
— Ты снова уедешь? Мне докладывали, что Багратия готовится к весеннему наступлению…
— Пусть хоть обнаступается, — отмахиваюсь я. — Но роды у тебя приму я.
— Мне будет неловко, — вздыхает она. — Муж не должен видеть такое.
— Твой муж особенный.
— Я знаю, но…
— Ты, конечно, Императрица и твоё слово — закон, но в этом случае позволь мне настоять на своём. Я ни за что не доверю тебя местным коновалам.
— Как граф ты в моей власти, но как жена — я в твоей, — неохотно соглашается моя любовь.
* * *
Катрин угадала, и мальчика мы назвали Андрием. Идея была Катрин, а я не протестовал — имя как имя. Буду звать Андрейкой.
Роды принимали вдвоём с Нагмой, обеспечив максимум возможной медицинской паранойи, но ничего не понадобилась — Катя родила легко, ребёнок вылез здоровенький, заорал на весь дворец.
Нагма в восторге, готова таскать братика круглые сутки, всевозможных нянечек и кормилиц, положенных ему по статусу, решительно вышвырнула прочь.
— Сами прокормим! — смеётся дочь. — Катька, сам знаешь, не обделена молочным хозяйством.
По случаю рождения наследника в столице прошли народные гуляния, за казённый счёт накрывали столы и разливали вино. А через две недели я снова отбыл — дороги высохли от весенней распутицы, и ситуация на западном фронте начала накаляться.
Несколько лет «странной войны» изрядно измотали не только Меровию, но и её соперников. «Рутинизация конфликта» называла это Джулиана — когда военные действия перестают быть форсмажором и становятся обыденным фоном жизни. Где-то там, на границах, стреляют, убивают, при удаче двигают фронт вперёд, «планово отходят на заранее подготовленные позиции» при неудаче, вбивают в землю тонны дорогущих снарядов, выстреливают в белый свет прорву отнюдь не бесплатных патронов. Каждый солдат изнашивает сапоги и форму, каждый день получает завтрак, обед и ужин, по праздникам — порцию креплёного вина. А, да, ещё иногда умирает. И чем дальше, тем больше население перестаёт понимать, зачем это всё.
Воевать дорого, но, хуже того, — воевать вредно. Фоновая война приедается и начинает размывать общество. У кого-то погиб муж или отец, а кого-то бесит военный налог. Кто-то наживается на поставках, а кому-то пришёл срок в рекруты. Кто-то готов «зубами грызть проклятых багратийцев», а кто-то в гробу видел все эти «императорские забавы».
Создав мощную прослойку грамотного населения, Мейсер прекрасно понимал, какую потенциальную свинью подкладывает правящему дому, но при скоростном бусте прогресса они не успевали вырасти в очередной «революционный класс» — слишком быстро всё менялось, слишком много было текущих задач, наша «протоинтеллигенция» не имела времени задуматься о том, как её недооценивают и сколько ей недодали. Общество офигевало от мелькающих калейдоскопом перемен и воочию наблюдало,
