— Мой предмет она хорошо знала, — вмешалась свидетельница. — Одна из лучших учениц за все время, что я преподаю. У Ребекки было много интересных соображений, особенно это касалось овощей и других природных продуктов. Она понимала, что наше питание сейчас никуда не годится, большинство продуктов в магазинах самообслуживания так или иначе отравлены.
— Вы тоже так считаете?
— Да. Разумеется.
— Выходит, бифштексы с гарниром и виски с содовой, которыми, к примеру, мы с прокурором поддерживаем свое бренное существование, никуда не годятся?
— Вот именно, — подтвердила свидетельница. — Никуда не годятся. Такие продукты вредят не только телу, но и духу, лишают человека способности ясно мыслить. Точно так же вредит мозгу курение табака, от него люди попросту глупеют. А вот Ребекка очень рано поняла, как важно вести здоровый образ жизни. Завела себе огород и всегда стремилась пользоваться тем, что дает нам сама природа. Потому и садовый нож с собой носила. Я часто беседовала с Ребеккой.
— О биодинамической брюкве? — Рокотун зевнул.
— О брюкве тоже. Но я хочу подчеркнуть, что Ребекка здравомыслящая девушка. Может быть, не очень начитанная, но это у нее вполне сознательно. Она не желает загружать голову всякой ерундой. По-настоящему ее интересует только один вопрос — как спасти природу от полного уничтожения. Ее политические представления сводятся к тому, что нынешнее общество устроено совершенно непонятным образом и его руководители, должно быть, либо преступники, либо психопаты.
— Больше вопросов нет, — сказал Рокотун.
По его лицу можно было подумать, что ему очень скучно и он мечтает уйти домой.
— Меня интересует этот нож, — Бульдозер вдруг вскочил с места, подошел к столу судьи и взял нож в руки.
— Обыкновенный садовый нож, — сообщила Хеди-Мария Вирен. — Он у нее давно. Всякий может убедиться, что ручка потертая и лезвие сточено.
— Тем не менее его можно считать опасным оружием, — заявил Бульдозер.
— Я не могу с этим согласиться. Таким ножом воробья не зарежешь. И к тому же Ребекка крайне отрицательно относится к насилию. Оно ей совершенно чуждо, она даже неспособна дать человеку пощечину.
— А я настаиваю, что это опасное оружие, — твердил Бульдозер, размахивая садовым ножом.
Однако голос его звучал не очень убедительно, и как ни улыбался Бульдозер свидетельнице, ему пришлось мобилизовать всю свою выдержку, чтобы отнестись к ее следующей реплике со своим пресловутым дружелюбием.
— Вы говорите это либо по злобе, либо просто по глупости, — сказала свидетельница. — Вы курите? Пьете спиртное?
— Вопросов больше нет, — отрубил Бульдозер.
— Допрос свидетелей закончен, — подытожил судья. — Будут ли еще какие-нибудь вопросы, прежде чем мы заслушаем личную характеристику и заключительные речи?
Адвокат Роксен встал, цокая языком, и медленно проковылял к судейскому столу.
— Личные характеристики, — сказал он, — как правило, представляют собой всего-навсего дежурные сочинения, составленные ради того, чтобы их автор мог получить свои полсотни крон или сколько ему там положено. Поэтому я — и надеюсь, моему примеру последуют другие серьезные люди — хотел бы задать несколько вопросов самой Ребекке Линд.
Он впервые обратился к ответчице:
— Как зовут короля Швеции?
Даже Бульдозер не сумел скрыть своего удивления.
— Не знаю, — ответила Ребекка Линд. — А это обязательно знать?
— Нет, — сказал Рокотун. — Не обязательно. Вам известна фамилия премьер-министра?
— Нет. А кто это?
— Глава правительства и высший политический руководитель страны.
— В таком случае, он негодяй, — заявила Ребекка Линд. — Я знаю, что Швеция соорудила атомную электростанцию в Барсебеке, в каких-нибудь двадцати пяти километрах от центра Копенгагена. Говорят еще, что правительство виновато в загрязнении среды.
— Ребекка, — приветливо произнес Бульдозер Ульссон. — Откуда вам известно про атомные электростанции, если вы даже не знаете фамилии премьер-министра?
— Мои друзья обсуждают такие вещи, а политика их не интересует.
Рокотун подождал, давая время всем переварить ее ответ, потом сказал:
— До того, как вы пришли к этому директору банка, фамилию которого я, простите, прочно забыл, приходилось вам бывать в каких-нибудь банках?
— Нет, никогда.
— Почему?
— А что мне там делать? Банки существуют для богатых. Я и мои друзья никогда в такие заведения не ходим.
— Но вот вы все-таки пошли. Почему же?
— Потому, что мне понадобились деньги. Одна моя знакомая сказала, что в банке можно получить деньги взаймы. И когда этот поганый директор сказал, что есть народные банки, я подумала, что, может быть, там мне дадут деньги.
— Значит, вы пошли в тот банк, потому что верили, что там вам дадут деньги взаймы?
— Ну да. Только я удивилась, как все оказалось просто. Я даже не успела сказать, сколько мне надо.
Бульдозер, смекнув, куда клонит защита, поспешил вмешаться.
— Ребекка, — заговорил он, улыбаясь всем лицом. — Есть вещи, которые мне кажутся непостижимыми. Как это можно при нынешних средствах массовой информации не знать элементарных фактов о своем обществе?
— Это ваше общество, а не мое, — ответила Ребекка Линд.
— Вот и неправильно, — возразил Бульдозер. — Мы живем вместе в этой стране и вместе отвечаем за хорошее и плохое. Но мне хотелось спросить, как это можно не слышать того, о чем говорят по радио и телевидению, не знать того, о чем пишут газеты?
— У меня нет ни радио, ни телевизора, а в газетах я читаю только гороскопы.
— Но ведь вы девять лет учились в школе?
— В школе нам талдычили всякую ерунду. Я почти и не слушала.
— Но деньги, — продолжал Бульдозер, — деньги всех интересуют.
— Меня не интересуют.
— Где вы получали средства к существованию?
— В социальной конторе. Да мне совсем немного надо было. До последних дней.
Судья монотонно зачитал личную характеристику, которая, вопреки мнению адвоката Роксена, оказалась небезынтересной.
Ребекка Линд родилась 3 января 1956 года в семье, принадлежащей к низшим слоям среднего сословия. Ее отец заведовал канцелярией в мелкой строительной фирме. Семья была вполне обеспеченная, но Ребекка рано ополчилась против родителей, и конфликт особенно обострился, когда ей исполнилось шестнадцать лет. В школе она занималась кое-как, после девятого класса бросила учебу. Преподаватели оценивали ее познания ужасающе низко; она не была совсем лишена способностей, но они приняли своеобразное и далекое от действительности направление. Ребекка не смогла устроиться на работу, да и не очень к этому стремилась. В шестнадцать лет противоречия в семье достигли такой степени, что она ушла из дома. Отец заявил, что так было лучше для обеих сторон, поскольку в семье росли другие дети, которые в большей мере отвечали чаяниям родителей. Первое время Ребекка жила в домике на садовом участке, принадлежащем ее знакомым, и она сохранила возможность пользоваться участком после того, как ей удалось получить маленькую квартирку в старом доме в районе Сёдермальм. В начале 1973 года она познакомилась с американским дезертиром из натовских войск, и они стали жить вместе. Его звали Джим Косгрейв. Вскоре Ребекка забеременела, она мечтала о ребенке, и в январе семьдесят четвертого у нее родилась дочка, Камилла. В это время у маленькой семьи начались затруднения. Косгрейв хотел работать, но его никуда не брали, потому что он был иностранец, да еще и длинноволосый. За все годы, проведенные в Швеции, он только две недели работал уборщиком на пароме, возившем пьянчужек через Ботнический залив. К тому же он тосковал по США. У него была хорошая специальность, он рассчитывал, что вполне сможет обеспечить себя и семью, только бы вернуться на родину. В начале февраля Косгрейв связался с американским посольством и заявил, что готов добровольно вернуться, если ему дадут необходимые гарантии. Стремясь залучить его на родину, ему обещали, что наказание будет чисто формальным; кроме того, разъяснили, что его охраняет соглашение, подписанное со шведским государством. Двенадцатого февраля он вылетел в США. Ребекка рассчитывала выехать следом в марте, поскольку родители Джима обещали помочь деньгами. Но шли месяцы, а от Косгрейва — ни слуху ни духу. Она пошла в социальную контору, там ей ответили, что ничего не могут поделать, так как Косгрейв — иностранный подданный. Тогда Ребекка решила сама поехать в США, чтобы выяснить, что же произошло. Обратилась в банк за деньгами; чем это кончилось — известно.
