под мостом как одинокий тролль. Оглядевшись, Сеня сразу же видит на замерзшей поверхности следы чьих-то лап — необычно крупных, трехпалых. Следы тянутся от одного края реки к другому и обрываются возле каменных львов на мосту. Можно подумать, что львы и оставили эти следы: перешли канал по воде, слегка срезав маршрут, и запрыгнули на пьедесталы, снова застыв как ни в чем не бывало.
— Там какие-то странные следы на снегу, — говорит Сеня, обращаясь к Артему. Артем глядит на Сеню безо всякого выражения. — Такое впечатление, что их оставили эти львы. Как будто они ожили, прошлись по Неве и вернулись на место. Смотрите, следы прямо к львам тянутся.
Снег усиливается. Соседи стоят без движения, игнорируя наблюдения Сени.
— Но даже если представить, что памятники способны ходить, у них не совпадут отпечатки с этими следами, — продолжает Сеня. — У львов другое строение лап. Я не присматривался специально, но у них вроде бы четырех- или даже пятипалые лапы. Если уж исходить из версии, что эти следы оставили памятники, то я бы подумал на тех гаргулий с фасада дома с часами. Дом городских учреждений, кажется? На Садовой улице. Я обычно не приглядываюсь к таким деталям, но тут почему-то отметил, что у них по три пальца. Такие характерные пальцы, широко расставленные — очень запоминающиеся. Когтистые крылья, жуткие рожи с клыками — и эти лапы. В ночной подворотне точно не хочется встретить этих ребят.
— Нетопыри, — откашлявшись, тихо произносит Артем.
— Что?
— Не гаргульи, а нетопыри, — уточняет Артем почти шепотом. Лицо у него все еще равнодушное, отстраненное. — На доме с часами.
— Ну, значит, нетопыри. Но все-таки кто мог оставить такие следы, если серьезно? Наверное, какие-то очень крупные птицы.
— А я вообще ничего не вижу, — говорит Сергачев.
Снег все усиливается, крупные снежинки сыплются непрерывно, скрывая трехпалые следы. В магазине у дома Сергачев берет четыре бутылки сладкого отечественного вина и банку шпротов. Оказавшись дома, в тепле Сеня чувствует легкое опьянение после рюмочной — он даже не заметил, как оказался в комнате Гаэтано, с меховой шапкой на голове. Вчетвером соседи набились в его крохотную каморку без окон — скорее всего, раньше это была комната для прислуги.
Обстановки здесь практически нет: вместо бельевого шкафа одна перекладина, на которой висят штаны, пара белых рубашек и туго набитый спортивный мешок. Белые стены оклеены полароидными снимками. На всех изображены неказистые петербуржцы преклонного возраста, запечатленные в рюмочных, в вагонах метро, на автобусных остановках, на набережных с удочками в руках. Фотографии расклеены хаотично. Стена в комнате Гаэтано напоминает доску следователя из фильмов про серийных убийц, который пытается найти связь между похожими преступлениями. Сам Гаэтано спит, полулежа в кресле-мешке, которое, похоже, и служит ему постелью. В комнате нет стульев, так что Сеня садится прямо на пол. Сергачев занимает место на подоконнике и по временам бросает на Сеню томные взгляды: ему явно хочется говорить о стихах, но он чувствует себя скованно рядом с Артемом. Артем же не ощущает никакой скованности: он отрывает от стен фотографии, рассматривает их и бросает на стол. Он действует по-хозяйски, то и дело поправляя дужку очков, заклеенных изолентой, и подтягивая штаны. Неожиданно он говорит:
— А что, если Гаэтано шпион?
Сеня глядит на храпящего Гаэтано, у которого изо рта свисает нитка слюны. Прядь волос у Гаэтано испачкана в масле, потому что, сунув руку в банку со шпротами, он вытер пальцы о свою голову.
— Типичный шпион, — реагирует Сеня.
— А ты думаешь, все шпионы выглядят как Джеймс Бонд? — Артем приближается к Гаэтано, убирает маслянистую прядь с его лба. — Вот мне интересно, на что он живет. И зачем фотографирует всех этих людей? Зачем развесил эти снимки на стенах?
Сеню начинает слегка раздражать самоуверенный тон Артема, его упорство в обосновании очевидно бредовой идеи. Он хочет сказать: такую халупу можно снять и без дотаций от иностранных спецслужб.
— При всем уважении все-таки сложно поверить, чтобы такая бедная страна, как Италия, тратила миллионы на создание шпионской сети по всему миру. С агентами, которые спиваются в коммуналках и фотографируют других пьяниц.
— Не все шпионы выглядят как Джеймс Бонд. — Артем презрительно улыбается и тычет вилкой в банку со шпротами. Сергачев тянется к бутылке вина, отпивает из горла, и тут Сеня замечает очередную странность. Сергачев прикладывается к этой бутылке уже в третий или в четвертый раз, но вина в ней не убавляется. В рюмочной Сергачев тоже не отлипал от рюмки, но Сеня не помнит, чтобы он сделал хотя бы глоток. Ну и что из этого следует?
Сеня поднимается со стаканом в руке, делает неосторожный жест и проливает немного вина на рубашку Артема. На темном фоне пятна почти не видны, да и сам Артем не подает виду, что огорчен, но, приблизившись к Сене, говорит шепотом:
— Ты что натворил, идиот? Видишь, что ты наделал?
Лицо Сени принимает жалобный, виноватый вид, он пытается извиниться, но слова застревают в горле: он обескуражен грубостью, резким тоном Артема, которого Сеня никак не заслуживал.
— Так нажрался, что двух слов не может связать, — обращается Артем к Сергачеву. Тот кротко смотрит на эту сцену: сочувствуя Сене, но опасаясь Артема. На его лице мелькает какое-то соображение, но он оставляет его при себе. Вдруг Артем хватает Сеню за шкирку и выпроваживает из комнаты. У Артема это выходит почти не грубо, деловито, бесстрастно, как будто он имеет дело с неодушевленной тушей.
Перед Сеней закрывается дверь, и на прощание он слышит обрывок фразы: «…Единственную рубашку засрал этот толстый дебил. Сынок маменькин». Все это случилось так быстро и как-то безжалостно — Сеня не успел ничего понять, не успел объясниться, не успел испытать ни досады, ни возмущения, ни страха. С таким обращением он не сталкивался никогда: выпнули, как беспризорную собачонку.
Сеня привык сидеть в кресле, закинув ногу на ногу, вальяжно отпускать комментарии, а тут его уже куда-то тащат за шкирку, вышвыривают. Очень обидно и унизительно. Бесславное завершение вечера, во время которого Сеня очень старался произвести впечатление, быть вежливым, обходительным. Ему казалось, все хорошо: он чинно сидит, поддерживая светскую беседу — но вдруг он что-нибудь упустил? Может, Сеня нарезался как свинья и сам того не заметил? Но ведь невозможно напиться с полрюмки водки и полглотка вина.
Сеня заходит в свою комнату и не раздеваясь ложится в кровать. Наедине с собой, в темноте он находит быстрый ответ: Артем его ненавидит. Банальная личная неприязнь, основанная на чистой физиологии. С
