люди – по нашей терминологии, Первый и Второй редактор.
Совпадение характерной лексики на этом не кончается, и мы можем – с определённой долей уверенности – не только вычленить остальные редакторские вставки, но и попытаться определить их принадлежность тому или другому редактору.
Стих VII.26:
Горше смерти – женщина, ибо она – западня, /…/
[//Благой перед Богом спасётся от неё,//]
[//А согрешающий попадётся.//]
Здесь, как и в II.26, мы снова встречаемся с парой «то́в лифнэ́ Элохи́м» –
«хотэ́» («благой перед Богом» – «согрешающий»). Таким образом, всего вероятнее, этот стих – тоже вставка, и вставка, вероятно, Первого редактора. Даже в смысловом отношении эта вставка выпадает из контекста: у Автора здесь и далее речь идёт о женщине, и мысль Автора – в том, что женщина опасна вообще, опасна для любого – ибо своими чарами и коварством может поработить и тело и разум даже мудреца – а не только «согрешающего», который якобы в конце концов всё равно «попадётся». (Кстати, будь сказано, не следует считать Автора каким-то женоненавистником: это просто – проходная тема в тогдашней нравоучительной литературе.) И уже далее, вплоть до ст. VIII.1, у Автора идёт дальнейшее развитие и детализирование этой темы.
Концовка Книги, ст. XII.13-14
О них уже достаточно говорилось ранее; подлинными словами Автора они быть никоим образом не могут, поскольку – мало того что выражают совершенно чуждые философии Автора идеи – они присутствуют в тексте даже после Эпилога к Книге – добавленного, возможно, даже не Автором, а неким его почитателем. Уже было сказано, что концовка Книги – подлинная концовка – у Автора совсем другая: «Тщета без смысла, – всё тщета!» (ст. XII.8) Он этим начал свою поэму, этим и заканчивает, как бы «закольцовывая» своё произведение. Данная вставка ст. XII.13-14 в точности не повторяет лексику ни одной из других бесспорных вставок (употреблены слова: «эт хаЭлохи́м йера́!» – «Бога [ты] бойся!»), но общее настроение, та же категоричность, та же непримиримость напоминает нам Второго редактора и его непримиримую тираду ст. VIII.12-13. Всё это даёт основание – с необходимой оговоркой – отнести авторство вставки XII.13-14 также ко Второму редактору.
Зато несомненной вставкой является дописка в ст. XI.9:
[//…И знай, что за всё [за] это //]
[// Приведет тебя Бог на суд! //]
То, что эта дописка – вставка, заметно хотя бы из логики авторского повествования. Речь идёт о советах юноше. В не очень изобильные радостью – по мнению Автора – земные дни, юноше следует наслаждаться своей молодостью, «ходить путями, что пред твоими очами», лишь только «изгоняя скорбь из сердца» и «отводя пагубу плоти» (этого ведь достаточно для наставления отрока?), не забывая, что «молодость и чернота волос – [всё же] тщета» (ст. XI.10) Следующий же стих (ст. XII.1) прямо говорит: «И помни [не забывай] Создателя твоего в дни своей юности». Какое же только вступившему в жизнь несмышленому отроку требуется еще более суровое наставление? Кажется, сказанного вполне достаточно? Оказывается, ничего подобного, этого мало: Автор призывает юношу радоваться жизни и юности – а редактор тут же сурово его одёргивает: «Знай, что за всё это приведёт тебя Бог на суд!» Кажется очевидным даже из логики и смысла текста, что ст. XI.9 – вклинившаяся в текст вставка.
Более серьезным, почти математическим доказательством этого служит то обстоятельство, что лексика вставки ст. XI.9 практически дословно копирует лексику бесспорной вставки ст. XII.13-14.
Сравним:
XI.9 «Ки ал ко́л э́лэ йеви́аха хаЭлохи́м бамишпа́т…»
XII.13-14 «Ки эт ко́л маасэ́ хаЭлохи́м йави́ бэмишпа́т ал ко́л…»
Совершенно уверенно можно утверждать, что ст. XI.9 и ст. XII.13-14 написаны одной и той же рукой, тем же редактором. Поскольку мы отнесли вставку ст. XII.13-14 ко Второму, то и XI.9 приходится относить к его же «творчеству».
На этом дословное совпадение лексики в предполагаемых вставках заканчивается, и если мы еще можем пытаться более-менее достоверно вычленить вкравшиеся в текст позднейшие редакторские дописки, то принадлежность их тому или иному редактору сколько-нибудь уверенно утверждать невозможно. Мы всё же попытаемся это сделать, руководствуясь стилистикой, таким не слишком надёжным инструментом, как сравнение эмоционального заряда и даже идейного содержания, заключённого во вставках.
Необязательное отступление
Это занятие – само по себе небезынтересное – в основном продиктовано принципом «бритвы Оккама»: «не умножай количества редакторов без необходимости». В самом деле, трудно допустить, что за время до своей канонизации в Книгу Кох̃е́лет мог вписывать по одной-две ремарки всякий, кому не лень; гораздо правдоподобнее выглядит другое: после того, как к тексту этой «крамольной» книги добавили свои обширные, вполне ортодоксальные и всеобъемлющие, дополнения один-два редактора, сделав Книгу тем, чем она и выглядит сейчас в Библии – некоей – хотя и несколько «вольтерианской» – поэмой, но с вполне отчётливой назидательно-религиозной моралью, не было нужды другим ортодоксальным переписчикам добавлять ещё и новые вставки. Один-два переписчика (Первый и Второй) «от души» постарались в своих обширных вставках, придав Книге совершенно чуждую ей изначально, но совершенно определённую, недвусмысленную религиозную назидательность, после чего прочим читателям (и редакторам-переписчикам) Книги было мало необходимости вставлять в текст от себя ещё одну-две маловажных дописки.
Конец отступления
Необязательное отступление
Здесь следует сказать о двух важных предметах. Во-первых, древнееврейская культура переписывания свитков находилась тогда уже на очень высоком уровне (в этом сходятся практически все свидетельства древнееврейских источников, которым мы вынуждены доверять) и «загрязнить», исказить текст в ту эпоху очень развитой древнееврейской письменной культуры было куда как непросто (именно поэтому мы считаем, что текст «Экклезиаста» дошёл до нас практически в том виде, в каком он был выпущен в свет самим Автором; описок и искажений в нём немного, – сравним хотя бы с Книгой Иова, созданной на 200-300 лет раньше: текст «Иова» иной раз до такой степени испорчен, что библеисты нередко принципиально отказываются его переводить, заменяя целые абзацы точками или пропусками.)
И вот вторая вещь, о которой мы просто обязаны сказать. Несмотря на то, что редакторы своими вставками исказили подлинный смысл поэмы, испортили текст, создали даже совершенно обратное, религиозно-назидательное впечатление от Книги (почему она и попала в Библию), мы, как бы это ни казалось странным, обязаны выразить им глубочайшую признательность. Ведь, по сути дела, без их ортодоксальных вставок поэма так и осталась бы гениальным сочинением, распространявшимся, как и все прочие сочинения, в списках; сочинением, интенсивно читаемым и обсуждаемым культурной прослойкой Иудеи и Палестины, памятником замечательной поэзии и философии, – но при всём этом она не имела бы никаких шансов
