что было у него на уме. — Мама хочет поговорить с нами.
— Я скоро буду, — вяло сказал я, переступая через осколки стекла, чтобы пойти помыться.
— Да, я оставлю Дрейва здесь, чтобы он избавился от того, что умерло в его дыхании, и пойду с тобой, чтобы составить компанию королеве Зораиде, — услышал я слова Финна, когда он направился к двери.
Я остановился и обернулся, но слишком быстро, поскольку комнате потребовалось еще мгновение, чтобы перестать двигаться.
— Она не требует твоего присутствия, ублюдок, — в моем голосе едва сдерживалось веселье, когда я увидел, как у него отвисла челюсть.
Он поднял руку и вышел за дверь с последними словами.
— Ей понравится мое общество, — он залился смехом на весь коридор, и я не смог сдержать глупую улыбку, расплывающуюся на моем лице.
— Он единственный в своем роде, — язвительно заметил Эмиль с порога с легким выражением лица.
Его волосы цвета воронова крыла падали на заостренные кончики ушей, а темно-синие глаза искрились смехом. Затем мрачное выражение появилось на его лице, когда он снова осмотрел разгром в моей комнате.
— Ты… — он сделал паузу со вздохом, а затем встретился со мной взглядом. — Ты в порядке?
— Нет, — честно признался я прерывающимся шепотом. — Но я буду.
Он слегка кивнул головой с легкой улыбкой.
— Хорошо. Что ж, тогда увидимся через несколько минут.
Эмиль ушел, а я остался стоять в комнате, такой же сломленной, как и я.
Я вошел в мамину гостиную, позволяя двери закрыться за мной. Мои шаги замедлились при виде моей матери, уже полностью одетой в темно-красное платье, ее черные волосы заплетены в косу и собраны в пучок, руки опущены вдоль тела, пальцы играли с атласным материалом юбки.
Она стояла ко мне спиной и смотрела на туман, окутывающий лес, и на ворон, отдыхающих на ближайшем дереве. Эмиль терпеливо сидел на обитом рубиновым бархатом стуле, засунув руки под ножки.
Воздух в комнате стал тяжелым от неопределенности. Мои ботинки глухо стучали по полированному темному полу, когда я направился к Эмилю.
— Ты хотела поговорить с нами? — мой голос отчетливо звучал в тихой комнате, но это так, как будто он попал в туман снаружи, блокируя все и вся. — Мама?
Ее руки опустились по бокам, когда она повернулась к нам лицом, натянутая улыбка растягивала ее губы.
— Пожалуйста, сядь.
Она указала на стул, стоящий под углом к креслу Эмиля, и я обошел его, прежде чем сесть сам, моя поза напряженная из-за того, как вела себя моя мать. Казалось, что ее обычное настроение было изменчивым.
Я наблюдал, как она медленно направилась к дивану напротив нас, грациозно села и разгладила ткань платья, ниспадающего ей на ноги.
— Дрейвен, не мог бы ты, пожалуйста, убедиться, что за этими стенами нас никто не услышит?
Я стиснул челюсти быстрым движением головы, вытянул руки и окутал весь периметр комнаты темнотой. Я выбросил как можно больше теней, пока не убедился, что в комнате хорошая звукоизоляция. Свечи мерцали в люстре наверху, отбрасывая на нас мягкий свет, когда я снова поднял глаза на маму и заявил:
— Теперь никто не услышит.
Она улыбнулась так, как улыбалась бы перед своим народом, когда ей приходилось принимать трудное решение, полное воплощение королевы Асизы.
— Спасибо, — она откашлялась. — Я, — она замолкла, прикусив губу в раздумье. — Я должна кое в чем признаться.
Мое сердце начало биться сильнее в предвкушении, и я устроился на стуле чуть прямее, готовясь к удару. Эмилю удалось оставаться совершенно расслабленным и невозмутимым перед той бомбой правды, которая, я чувствую, взорвется на нас.
Ее глубокие, как океан, глаза встретились с моими.
— Иногда звезды дарят мне послание.
Воздух в моих легких застыл, и любой ответ, который я мог бы дать, застрял у меня в горле.
Я нахмурил брови, пытаясь понять, что она имела в виду. Я бросил быстрый взгляд на Эмиля, и он, казалось, поражен не меньше меня. Тишина растягивалась и стала натянутой, как тетива лука перед тем, как выпустить стрелу. И в данный момент я чувствовал, что ее слова — стрела в этой ситуации. Удар быстрый и верный.
Наконец, мне удалось позволить ответу слететь с моего языка.
— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
Я увидел, как Эмиль кивнул в знак согласия, когда я наклонился вперед, чтобы упереться локтями в колени.
— Это то, чего я тоже не до конца понимаю, — тихо сказала она, нервно теребя пальцы на коленях. — Даже когда я была ребенком, это случалось без предупреждения. Я просто знаю, что должна передать послание.
Ее брови в задумчивости сошлись на переносице.
— Какого рода послания? — Эмиль задал вопрос, который вертелся у меня на кончике языка.
Она тихо вздохнула, не сводя с нас глаз.
— Загадочные или те, которые очень откровенны. Например, когда ты уходил раньше, и я сказала тебе погасить пламя… — я коротко кивнул. — Мне было велено передать это тебе в тот же момент.
Выдыхая, я в замешательстве покачал головой, жалея, что вчера вечером выпил целый океан бурбона. Потому что это не сила, это нечто, выходящее за пределы миров и Богов. Это путь, которым судьба проходила среди нас. Эмиль молча сидел в задумчивости, бездумно водя пальцем по рисункам, выгравированным на бархатном материале, которым обтянута подушка.
— Зачем рассказывать нам сейчас? — я спросил, потому что это происходило с тех пор, как я себя помнил.
Она помяла в руках лишний материал своего платья и посмотрела своими темно-синими глазами в мои.
— Я боялась, что звезды или судьба разгневаются, если я выдам эту тайну.
Внезапно ее глаза наполнились слезящимся блеском, и она отвернула голову, чтобы отвести взгляд.
— В ту ночь, когда умер твой отец, я… — тихий вскрик сорвался с ее губ, но она подавила его рукой. — Я умоляла звезды обменять меня на него, и это… — по ее щекам скатился поток слез. — Это наполняет меня таким чувством вины, что я могла бы умолять их забрать меня от вас двоих.
Она прерывисто вздохнула, когда моя грудь беззвучно раскололась надвое, пока мы ждали, когда она продолжит.
— Тогда я умоляла их никогда не позволять никому из вас испытывать эту боль. Получить прощение за то, что я когда-либо думала, что разлука с вами была возможным вариантом и что я сделаю все, что потребуется, даже откажусь от возможности разговаривать с ними.
Схватив носовой платок, она прижала его к щекам. Ее грудь вздрогнула. Видеть ее в таком состоянии — все равно
