Сергея сбылось неожиданно быстро. Едва только взвод в составе ротной колонны поднялся на гребень обнаженной, лишенной растительности высоты, как последовал приказ: «Перейти к обороне. Закрепиться».
Сведения о «противнике» были угрожающие: почти повсюду он крупными силами перешел в контрнаступление, стремясь любой ценой вернуть себе высоты, с которых его сбили минувшей ночью. Понятно, что контратаки его будут решительными, потому что без этих господствующих высот ему в горах не видать победы.
«Ну, держись, хлопцы!» — подумал Сергей.
Сейчас одна надежда на землю-матушку. Зарыться в нее поглубже. Тогда солдатам ничего не страшно: ни атомные взрывы, ни артогонь, ни удары с воздуха.
Окапываться! Окапываться! Четвертый раз за эти двое суток. Шутка ли!
Солдаты помрачнели. Так вот она, горькая доля пехоты. У многих еще горели натертые до крови ладони. А тут снова берись за лом, за кирку, за лопату. И долби, долби до седьмого пота эту богом обиженную землю. Ну и грунт, будь он трижды неладен! Камень. Скала. Попробуй одолей такой грунт, когда об него сам черт зубы обломает. Но коли надо — так надо. Взялись, ребята! Время не ждет, того и гляди нагрянет «противник» — тогда поздно будет.
Сергей в который раз удивился тому, как быстро меняется Вася Катанчик. Только что это был скучный, нахохленный воробушек, а сейчас, гляди, — ястребок, подтянулся, подобрался и с такой хищной яростью клюет скалу, будто она его самый непримиримый враг на свете.
«Странный парень, — подумал Сергей, — никогда наперед не угадаешь, что он сейчас сделает».
2
Когда спустя несколько часов взвод занялся строительством блиндажа, Катанчику пришлось работать на пару с Микешиным. Казалось бы, куда там тягаться с ним легковесному Катанчику. Но сейчас работу их и сравнивать не имело смысла — настолько явно было превосходство Катанчика. Микешин работал сегодня вяло, неохотно, всем своим видом показывая, что он не намерен тратить свою драгоценную силушку на это бесполезное дело. Лицо у Микешина при этом было скучное, обиженное, что доставляло Катанчику немало удовольствия. Пряча улыбку, он поглядывал на своего напарника и соображал, что бы такое «отмочить, да посолонее».
Все это уже заметили, лишь один Микешин ничего не ожидал. Ему было не до шуток.
— До скончания века мы здесь ничего не сделаем, — удрученно пробормотал Микешин. — Тут копать — все одно что воду в решете носить.
— Вы так думаете, Андрей Матвеевич? — тотчас же подхватил Катанчик.
Микешин презрительно скривил губы. Он вообще немногословен. А с Катанчиком ему тем более не хочется разговаривать, да еще о земле. Что он понимает в ней, этот летун, это перекати-поле, человек без корней?!.
Земля! Микешин с детства работал на ней. Сколько накопал он лопатой, сколько напахал он многолемешным тракторным плугом! Не сосчитать. Он любил землю преданно, нежно, он глубоко уважал ее, свою кормилицу и поилицу, и она, благодарная, отвечала ему любовью на любовь; она давала ему все: хлеб, одежду, вино, кров. Она отмерила ему счастья полной мерой — живи, Микешин, и радуйся жизни. Да, она была сотворена для счастья и радости, та, своя, любимая земля. А эта... эту сотворили на беду людям... Эту как будто в корчах сотворила природа, как уродливую гримасу боли и страдания. Камень, камень... Было что-то неприятное для него, Микешина, землепашца и хлебороба, в бесполезной, как ему казалось, работе на этой бесплодной земле.
Там, у себя в степи, он пахал и сеял, зная, что соберет урожай. А что здесь вырастет на голой скале? Чертополох? Да и тому не за что тут уцепиться корешками. Гиблое место. Никому не нужное. Как говорится, ни богу, ни людям.
Недовольно наморщив лоб, Андрей Матвеевич вертит в руках легкую, короткую саперную лопату. Детская игрушка. А он, Микешин, не играть пришел в армию. Но кому об этом скажешь? Катанчику? И Микешин с тоской, не замечая даже, что говорит вслух, вспоминает ту, свою, любимую землю:
— У нас в степи она такая податливая. На удивление. Как сливочное масло. Лопата сама в нее входит...
— Андрей Матвеевич, ну что вы! — прикинувшись огорченным, сказал Катанчик и подмигнул товарищам. — Я почему-то был убежден, что вы тонкая, художественная натура. А оказалось... Неужели вам не по душе этот изумительный горный пейзаж? Не верится! Честное слово, не верится! Протрите глаза, уважаемый Андрей Матвеевич. Это же красота! Дух захватывает, такая красота!
Микешин даже не взглянул на Катанчика и, конечно, не удостоил его ответом. «Красота, — с горечью подумал он. — Что ты смыслишь в ней, чертова балаболка? Красота — это когда раскинулась от горизонта до горизонта вспаханная тобой земля. Она млеет и нежится под солнцем, и в разогретом воздухе колышется прозрачное, как кисея, марево... Красота — когда созревает посеянное тобой зерно, когда наливается солнечной силой покрытая серебристой пыльцой тяжелая гроздь на посаженном тобой винограднике. А эта...» — Микешин сплюнул и в сердцах бросил лопату.
— Лучше ногтями ковырять эту землю, — невнятно пробормотал он. — Одна польза.
— Ах, вот оно что! — воскликнул Катанчик. — Понятно! Примитивная саперная лопаточка мешает вам постичь красоту здешних мест. Но этому можно помочь. С удовольствием преподнесу вам последнюю техническую новинку: «ПЭМ». Слыхали о таком? Нет? Странно. Ведь это чудо современной техники. Специально для вас создан. «ПЭМ»! Персональный Экскаватор Микешина. Вот именно. Разрешите вручить его вам, уважаемый Андрей Матвеевич?
И Катанчик торжественно протянул Микешину свою кирку. Никто не рассмеялся.
«Ну и настроеньице у ребят, — подумал Сергей. — Что ж, знакомо. И в бригаде проходчиков тоже иногда случалось такое. Так, бывало, устанут парни, что уже ни шуткой их не расшевелишь, ни словом. Тут что-то другое нужно. А Микешин... И с ним все понятно. Только зря он лопату бросил. Хорошо еще, что сержант Фориненко отлучился. Случись такое при нем, заварилась бы каша. Выдержки не хватает Андрею. Будто только ему трудно. А мне легко? И мне трудно. И тебе. Всем нам не больно сладкой показалась сейчас закавказская горная сторонка. И не удивительно. Красиво тут, ничего не скажешь. Да много пота солдатского берет здешняя землица. Больно много пота. Ну, ничего, привыкнем, обживемся, полюбим... А как же. Обязательно полюбим — это же наша земля. Не чужая.
Все это, конечно, будет. А пока действовать надо».
— Довольно!
