— целая жизнь, в ней столько речей кудрявых наговорила, столько дел неблаговидных переделала, что терпения не хватит у всевидящего ока и всеслышащего уха переварить в своём котле прикрые ингридиенты из копилки векования.
Боязно Елене Владимировне, ведь и самой предстоит когда-то явиться перед вселенскими присяжными, и дать ответ. Как им сказать о том, что бросила законного мужа? Устала от семейного жития? Ну, утомилась, и что с того? У всех так. Что муж «объелся груш» и стал каким-то чужим, отдалённым, постоянно озабоченным своими делами? Так и в этом неудовлетворении она не едина на белом свете. Не соврала ведь Анатолию, что сама не понимает происходящего с ней, не может найти этому ни слова пояснения. Какое-то наваждение посетило.
Вот и свалилась лежачей матери на больную голову. Спасай, мама, дай хоть совет, что делать дочери. А мама сама еле-еле душа в теле.
— Мам, а мам, — как-то позвала Елена Тамару Васильевну, — ты не спишь?
— Я сейчас почти совсем не совсем не сплю, не спится, — отозвалась мать.
— Болит?
— Этого не пояснишь, тяжко просто, невыносимо. И думки всякие в голову лезут.
— И что за думки?
— О смерти, доча.
— Это ты брось, я вот где-то читала, что если загонять в свою голову мысли о кончине, то можно пробудить на уровне тонких миров тёмные силы, которые и приблизят смерть. А если верить в выздоровление, то наоборот, начинают работать другие ангелы, — на самом деле Елена придумала про тонкие миры и ангелов, но что-то подобное она где-то действительно читала.
— Много ты знаешь, они тебе напишут в своих газетах, лишь бы купили.
— Я в интернете читала, на серьёзном сайте.
— Ох, в тырнете. Удивила. Да там такие же сидят, как и в газетах. Не рассказывай мне сказки, там…
— Мам, я от Толика ушла! — резко перебила Елена Владимировна, сама испугавшись своего признания.
— …Как ушла? — охнула Тамара Васильевна. — Что случилось?
— Ты только сильно не переживай. Я к тебе насовсем переехала. Ну, вещи, конечно, не все забрала. Потом привезу. Всё равно я там не хозяйка, за столько-то лет так и не стала…
— Так, — строго повела поредевшей седой бровью Тамара Васильевна, — давай, рассказывай по порядку.
— А никакого порядка нет, мама. Полный бардак в голове. Может, я с ума сошла?
— Если сошла, то в дурдом надо ехать, деточка, там есть хорошие специалисты. Соседку нашу, Петровну, вон, тоже как-то года три назад какая-то шизофрения посетила, так ничего, покапали, покололи, приехала как новенькая. Только жопа вся синяя и болящая. Так чем тебе Толик не угодил, жисть ведь прожили? Может, это Колька-врач опять голову тебе стал морочить? Так я его…
— Да при чём тут Колька, мам?! Нашла чего вспомнить, хос-спади…Сто лет в обед, одноклассник в гости покатался, намёки побросал. Язык без костей, мозги без тормозов, мам. Воспользовался моментом, что я сама к нему за советом обратилась. Тут другое, — Елена закатила глаза и тяжело вздохнула на полную грудь.
— Что другое?
— Мне кажется, что Толик меня разлюбил.
— Пс-с…Прости, Господи! О любви она вспомнила в её-то годы. Да меня папка твой разлюбил уже на второй день после свадьбы. Ночку заночевали, а на следующий день он уже с Петровной целовался. Она, когда молодухой была, ох и славной девкой бегала. Все пацаны на улице хвостиками крутили. И папик твой туда же.
— Мам, ну отец же сто раз рассказывал, как оно на самом деле было. Поспорили они на поцелуй, что ты будешь его женой. Ну? Забыла что ли? Петровна ему сказала, что ты его не любишь, а он упёртый был, сказал «добьюсь», и всё тут. И поспорили. На поцелуй, блин, мама, что такого…
— И ты поверила? А если бы я не пошла за него замуж, что тогда?
— Тогда Петровна была готова свадьбу с ним гулять…
— Ну, и где тут логика? Хоть так, хоть этак — Петровна в выигрыше. Не замуж, так хоть под забором пососаться, тьфу!
— Мамка, что ты в самом деле, смерть на пороге топчется, а ты о чём? Вышла ж замуж. Ну?
— Что «ну»? Знала бы ты, какой тогда скандал разыгрался. Бабка твоя меня в ЗАГС провожает, развод брать. Дед твой орёт: «Постреляю!». Сваху в больницу забрали с этим, как его, с сердечным приступом. Оттого, наверно, и померла рано, бедная. Петровна месяц боялась нос на улицу показать. А папик твой, как ни в чём ни бывало, в запой ушёл. Домой его привозят на тачке, у калитки сгружают. Ночь проспался, с утра тишком в дверь проскользнул, чтоб никто за шиворот не поймал, и на работу. Где кормился, что ел, кто кормил — Бог его знает. Может, и Петровна. Ох, и было…Ох, сердечко заходится, ох…
— Мам, да хватит тебе.
— Ты вот говоришь, что не хозяйка в доме Толика, да? А тут ты хозяйка, значит?
— Так родительский дом…
— Смерть, значит, у моего порога топчется, да? Забрать, получается, меня хочет, тобой не выплаканную, медью не отпетую? А сама мне сказки про ангелов-спасителей поёшь. Помнишь ли ты, доча, как мы все тут год назад договаривались? Кому этот дом должен достаться?
— Договаривались. Анечке. Так а я разве что против имею?
— Ага. Похоронить меня приехала и Анечку без наследства оставить.
— Так у них в Серпухове квартира.
— Квартира-то квартирой, однушка в кредит купленная, а домик этот ей должен по нашему уговору отойти. А у тебя муж есть. И дом есть, ты как-никак законная жена.
Елена смотрела на мать расширившимися глазами, дёргая правой рукой за верхнюю пуговицу на ситцевой рубашке. Тамара Васильевна хоть и ослабла за последний год и здоровьем и умом, а с памятью у неё, как оказалось, всё в полном порядке. И ведь действительно был такой уговор — не делать никаких завещаний, а после смерти Тамары Васильевны идти к нотариусу и писать отказ от наследства в пользу внучки Ани. От завязавшейся натужной ситуации у Елены закололо под левым ребром. Мать-то ещё имеет силы и волю! Попробуй что против сказать — выгонит. И куда тогда топать? К Анатолию Ивановичу на поклон? Прости, мол, муженёк, бес попутал. И к чему тогда было всё это затевать? Бестолковая ситуация, и от осознания её тупиковости Елена Владимировна прослезилась.
— Мам…
— Что «мам»? Я пятьдесят шесть лет мама, а был бы брат твой жив, то и все шестьдесят, — грубым наставническим тоном буркнула Тамара Васильевна. — Говоришь, Толик тебя разлюбил? А, ну, дай-ка телефон, я ему сейчас позвоню и узнаю,
