если там возникали какие-то проблемы. Это было нормой. Цирк есть цирк.
Накануне Юрку вызвали на телевизионные съемки. Нужно было прокатить на медведях, запряженных в тройку, одну популярную эстрадную певицу. Цирковая машина доставила клетки к съемочной площадке. Порепетировали. Медведи не сразу перестали обращать внимание на суетливую толпу, на яркий слепящий свет и крикливого режиссера. Дубль за дублем…
В это время служащий должен был покормить оставшегося в цирке Егора. Ему всего-то нужно было просунуть под прутьями клетки лоток с овощами. По технике безопасности и много раз озвученному распоряжению дрессировщика служащий не имел права один входить в клетку. Даже сам Юрка, который имел многолетний стаж и опыт, всегда, на всякий случай, держал в руке тоненький стальной прут, пусть и бесполезный если что. И всегда знал, где в этот момент находится выход из вольера – мало ли, зверь есть зверь.
Иллюзия простоты общения с хищником в исполнении Юрки напрочь стерла всю информацию в этот вечер у его помощника. Он ведь тоже столько раз обнимался с Егором. К тому же медведь дрессированный. Ну кто из служащих не мечтал оказаться на манеже в роли артиста? И у многих эти мечты осуществились…
Он бесстрашно вошел в вольер, поставил лоток с едой на пол и распахнул объятия. Егор был нацелен на еду, а тут препятствие. Обман! Медведь попытался было наклониться к так вкусно пахнущему лотку, но тут его стали трепать по загривку и тянуть за шкуру вверх, озвучивая знакомой командой: «Оф! Оф!..» Он в ярости поднялся и обнял…
…Служащая другого номера шла к себе в шорную и прошла бы мимо, если бы не увидела в открытую дверь что-то лежащее в красной луже рядом с рычащим медведем. Она все поняла. Всплеснула руками. Заголосила!..
Пашка с вахтером подбежали к вольеру. Он был открыт. Медведь рявкнул, приподнялся и пошел на людей. Весь его вид говорил – он на охоте.
В Егоре проснулся хищник, он охранял свою добычу, лежащую в опилках, и был настроен смять любого, кто ему будет в этом мешать. Своим грозным рыком и яростными выпадами недвусмысленно давал понять, что он не шутит.
Он уже почти вышел из клетки. Пашка схватил валявшийся тут же длинный железный крайцер-скребок, которым служащий должен был пододвинуть лоток с пищей медведю и, при необходимости, убрать за ним. Пашка, защищаясь, выставил крайцер, как штык, и резко ударил им по железным прутьям вольера. Грохот оглушил и медведя, и людей. Егор на мгновение остановился в дверном проеме. «Только бы не вышел! Только бы не вышел!» – судорожно билось в голове Пашки. Он что было сил ткнул крайцером в грудь стоявшего на задних лапах медведя, пытаясь затолкать того назад в вольер. Медведь оглушительно рявкнул, отмахнулся. Двухметровый стальной прут пушинкой отлетел к потолку, жалобно звякнул за спиной хищника. Медведь снова рявкнул. Пашка закрыл глаза: «Всё!..»
Егор бросился назад к распростертому телу. Там его добыча. Он не отдаст!..
Время потекло вдруг медленно, сонно, вяло. Пашка, как в замедленной съемке, тянулся к двери вольера. Прошла вечность, прежде чем он ее закрыл на щеколду. Он не спускал глаз с медведя. Тот угрожающе открывал пасть, скалился и ревел. Звуки опаздывали, были тягучими, как на пластинке, которая вдруг сбавила обороты…
Вахтер в полуобморочном состоянии сидел на полу и шевелил руками, словно пытался куда-то плыть или что-то сказать. Пашка только и смог из себя хрипло выдавить: «Скорую…»
«Скорая» приехала скоро, но была бесполезной. Все закончилось еще тогда. В несколько секунд…
Пашка набрал отчима.
– Дядь Вень! Срочно приезжай в цирк на Вернадского. Тут беда. У дяди Юры беда…
…Медведь сидел, забившись в угол, какой-то растерянный, обескураженный.
Юрка держался за прутья вольера и очумело вращал глазами. Он не мог взять в толк, как такое могло произойти? Это же Егор! Его Егор! Любимец, добряк! Человек!
Тот обычно даже отвечал какими-то горловыми звуками, когда Юрка с ним разговаривал. Теперь с ним работать нельзя, никто не позволит. Его медведь познал вкус человечины…
– Юра! Пошли! Не смотри на него. Хочешь, пойдем в гримерку выпьем. Я захватил с собой, – Грошев пытался оторвать своего друга от клетки.
– Это же Егор! Понимаешь, Веня, Егор! Как же так? – Юрка цеплялся за прутья вольера и повторял одно и то же. Грошев его тащил, но он то и дело, отмахнувшись, снова влипал в холодный металл решеток.
– Егор! Как же так? Егор! Что ж ты наделал, друг? Ты же человека убил! Понимаешь? Че-ло-ве-ка!..
Венька сгреб в охапку растерянного, убитого горем дрессировщика и волоком потащил из медвежатника. На сегодня всё! Больше ничего не случится. Все, что могло, уже случилось. Следователи, прокуратура, инспекция разъехались. Для них все ясно, как божий день. Свидетели опрошены, протоколы составлены, подписаны. Тело в морге. Осталось наказать виновных…
В гримерке Грошев до кромки налил граненый стакан водки и вложил его в руки почти непьющего Юрки. Тот залпом выпил, словно воду, даже не поморщившись. Через десять минут спал на топчане мертвецким сном.
Грошев с Пашкой сидели рядом в какой-то прострации. Они повидали уже немало, особенно старший. Но подобную трагедию, вот так, лицом к лицу, впервые. Пашка смотрел на отчима и понимал, что цирк того так и не отпустил. Он опять вернулся. Таким вот образом. Словно и не уходил никогда…
Через два дня вопрос решился. Бесповоротно. Егору вынесли приговор – зоопарк!..
Юрка позвонил Грошеву: «…Тяжко! Его сегодня увезут…»
– …Юра! Не ходи туда. Слышишь! Не рви себе сердце! И ему не оставляй надежды – он чувствует, ждет! Ждет твоих шагов. Если придешь, он поймет – всё! Спасен…
Пашка с отчимом приехали на погребение. Юрка от горя едва держался на ногах. За всю его немаленькую жизнь подобное с ним случилось впервые. Ему было до обморока жаль погибшего хорошего парня. До боли в сердце любимого Егора. И совсем не жаль себя. Ни толики…
Они стояли, смотрели в разверстую пасть коричневой ямы, откуда шел озноб. Снова и снова прокручивали кадры произошедшего. Каждый видел свое кино…
Хоронили молодого парня. Доброго. Улыбчивого. Который пришел в цирк за мечтой…
…Его увозили в грузовике. Машина с тесной клеткой выкатилась со двора, где так знакомо пахло сеном, навозом, животными. В приоткрытую створку конюшни пахнуло манежем, кулисами. Слышались голоса репетирующих. Цирк оставался жить. Без него…
Медведь сидел в углу клетки, опустив лапы вдоль туловища. Глаза его смотрели на удаляющийся цирк, который все эти годы был его
