такие деньжищи? Вы же двадцать пять рублей по ветру пустили, чтобы пробраться ко мне, в надежде пощупать…» Сидор ведь докладывает вам, сударыня, кто и сколько заплатил? Для ночного гуляки не нужно особой психологии. Просто дожидаетесь, пока он размякнет, зарыдает или начнут божиться, что все сделает для такой милашки… Дальше вы кладете свою прелестную головку к нему на колени и, глядя в глаза, говорите устали быть обманутой и уже не верите никому… Он отдает вам все, что найдется в карманах, а если повезет, то назавтра утром, не до конца протрезвев, привезет еще пару сотен. На выходе доброхота припугнут ваши подельники, и он уже никогда больше не осмелится приходить в этот кафе-шантан. А вы расставите шифоновые силки, чтобы поймать очередного простофилю.
– Уходите, сударь! – Жи-Жи указала на дверь. – Кто бы вы ни были, оставьте меня немедленно. Иначе я закричу, и сюда ворвутся слуги с дубинками. Тогда вам не поздоровится.
– Мне наплевать на пьянчуг, которых вы облапошили, – продолжал сыщик, не двигаясь с места. – Они сами пришли в ваш вертеп, напились до полного непотребства, за что и поплатились. Но один юный поручик проникся сказочкой о несчастной узнице жестокого антрепренера чересчур сильно, и вручил вам пять тысяч рублей.
– Ах, вот что, – ее голос дрогнул. – Вы родственник Изместьева?
– Рад, что вы признали свое знакомство с Александром, – усмехнулся сыщик. – Я думал, что заставить вас сознаться будет гораздо сложнее.
Жи-Жи заскрипела зубами от досады.
– Не знаю кто вы – отец, дядя или кузен, хотя какая разница? Вам никогда этого не доказать. Расписку Александр не требовал, да еще и сам уговаривал меня принять деньги – я ведь отнекивалась, убеждала, что это слишком много, но пылкий юноша настаивал. Так что я не верну ни копейки, хоть полицию зовите, хоть судью. Не верну! К тому же семья ваша не обеднеет, я слышала, что ежегодный доход…
– Я не состою в родстве с г-ном Изместьевым, – сообщил Мармеладов. – Да и привычки считать чужие капиталы не имею. Вернуть деньги? Нет, расследование мое преследует иную цель.
– Какую же? – спросила она с вызовом.
– Я как раз перехожу к этому, и если вы соблаговолите выслушать, не притопывая ножкой…
– Говорите уже! – певица села на стул, распахнула веер и принялась им обмахиваться.
– Александр вручил вам деньги и резонно решил, что вы немедленно расплатитесь с антрепренером и заживете свободной жизнью, вдали от здешнего разврата. Но через два дня увидел вас в кафе-шантане с Жаном, Полем и другими французиками. Он заподозрил неладное, поговорил с повесами из эскадрона. Сослуживцы посмеялись над ним, ведь наверняка у каждого из них вы в свое время вытянули по паре сотен. Наверняка, если они нарочно приводят простодушных юнцов к кокетке-шансонетке, чтобы поскорее забыть свою обиду на вас. Смотри-ка, я отдал Жи-Жи копеечку, а этого на рубль обобрали! Так устроена людская натура, ничего не поделаешь.
Она сидела, не шелохнувшись, даже веер замер в левой руке. Воцарилась тишина, настолько прозрачная, что стало слышно, как на потолке жужжит муха.
– Молчите? – пожал плечами Мармеладов. – Тогда я продолжу. Изместьев не смирился с обманом. Попытался поговорить с вами, но слуги вытолкали его взашей. Поручик написал обличительную записку, которую передал вам с одним из приятелей. Он обещал раскрыть вашу затею всему Петербургу, уж не знаю как, может быть, сообщив все подробности в газетах. Этот ваш литератор, из завсегдатаев, наверняка ухватился бы за такой сюжет, как и любой другой – в газетах обожают писать о нравах полусвета! Но вам не хотелось терять золотоносную жилу, и вы устроили так, чтобы опасный свидетель исчез. Стало быть, за это преступление вы и ответите. В отличие от денежной аферы, это доказать легко. Вы ведь сохранили письмо Александра? Именно оно уличит вас в преступлении!
Ее встревоженный взгляд метнулся к платяному шкапу, но певица быстро поняла свою ошибку и сделала вид, что следит глазами за полетом мухи. Когда та уселась на столике, неспешно потирая лапки, Жи-Жи сложила веер и попыталась прихлопнуть насекомое, но промахнулась и вскрикнула:
– Чтоб тебя!
– Иных доказательств не потребуется, – с оттенком высокомерия сказал сыщик. – Мне понятно, почему все прочие лощеные юнцы в гусарских мундирах не рискнули предъявлять вам претензии. Боялись вашего покровителя. Он генерал, да? Судя по всему, человек не великого ума, раз посещает ваш притон, но скорый на расправу. Не зря же меня пугали: генерал, генерал, генерал… Аж в ушах зазвенело! Потому я и уверен, что письмо Изместьева вы сохранили. Прежде, когда аферы начинались, вы вздрагивали от каждого шороха на лестнице, спали одетой, чтобы в любую секунду сбежать. Тогда бы первым делом разорвали опасную бумажонку в мелкие клочки или сожгли в печке, но теперь расслабились. Разнежились в тени генеральских эполетов и оставили такое важное свидетельство против себя.
Она снова ударила веером по столу, вспугнув прилетевшую муху.
– Зачем вы пристали к этой мелюзге? – вскинулся Мармеладов. – А, понимаю. Вы и меня хотели бы вот так же прихлопнуть.
Он резким движением поймал пролетающую муху, и поднес кулак к уху.
– Ругается. Костерит меня по-мушиному, хотя понимает, что находится целиком и полностью в моей власти. Я ведь в любой миг могу раздавить тварь дрожащую… Но не стану, сударыня, не стану. Зачем губить безвинное создание, пусть себе летает.
Сыщик пересек комнату, открыл форточку и выпустил муху. Постоял немного, вглядываясь в ночное небо.
– Отдайте письмо и покончим с этим! – прервал он затянувшееся молчание.
– У меня его нет, – флегматично произнесла певица.
– Бросьте, Жи-Жи, вы же сами выдали, где оно лежит.
– Можете обыскать этот шкап, если желаете, но вы ничего не найдете.
– Разумеется, не найду. Ведь как только я отвернулся к окошку, вы метнулись к шкапу, достали смятую записку из кармана плаща и спрятали на груди. Не отрицайте, я это видел.
– Как вы могли это видеть, если даже головы не повернули! – в запальчивости воскликнула она.
– В оконном стекле, как в черном зеркале, отражается вся комната, – пояснил сыщик и добавил, подходя поближе. – Отдайте письмо, иначе я отниму его силой.
– Не посмеете! – прошипела певица. – Я наслышана о том, какими жестокими бывают иные полицейские, но все
