Аллен расценил намерения Чарли как чрезмерно амбициозные и даже абсурдные, поскольку тот не знал письменного китайского языка. В переписке с епископом Мактайром Аллен даже не старался скрыть свое пренебрежение: «Юноши и молодые люди в нашем Англо-китайском колледже намного превосходят его, наиболее успевающие из них прекрасно владеют и английским, и китайским языками… А Суну никогда не стать знатоком китайского, в лучшем случае он будет всего лишь денационализированным китаёзой, недовольным и несчастным, если не устроить его и не платить ему гораздо больше, чем он заслуживает, – следовательно, я не найду ни в ком из наших братьев готовности принять его»[75].
Аллен отмахнулся от Чарли и отослал его из Шанхая в городок Куньшань, где Чарли причислили к категории «пастор – выходец из местных». По этой причине ему платили существенно меньше, чем миссионерам-иностранцам. Чарли почувствовал себя глубоко оскорбленным. Однако свое возмущение он изливал лишь в письмах к мисс Энни и всячески подавлял в себе порывы оспорить решение доктора Аллена[76].
Глава местной миссии, судя по всему, тоже захотел приструнить Чарли. Он не разрешил ему взять отпуск, чтобы проведать родных. На этот раз возмущенный Чарли принялся отстаивать свои интересы. Правда, протесты он выражал таким образом, чтобы они не привели к открытому конфликту, как он и обещал в письмах к мисс Энни. Лишь осенью 1896 года Чарли приехал в родную деревню. Родители с трудом узнали его. Когда же они наконец убедились, что это их сын, которого они и не чаяли увидеть, пролилось немало счастливых слез. После непродолжительного воссоединения с семьей Чарли Сун вернулся в Куньшань, за 1700 километров от родных мест.
Чарли столкнулся и с другими проблемами. Живя в Китае, он не испытывал ощущения, что находится дома. Он писал мисс Энни: «Я вновь хожу по земле, которая меня породила, но совсем не воспринимаю ее как родной дом. В Америке я чувствовал себя как дома намного сильнее, чем в Китае». Чарли пришлось пройти интенсивный курс письменного китайского, а затем еще выучить куньшаньский диалект: «Язык этих людей совершенно не такой, как мой родной язык; следовательно, для местных я такой же чужак, каким был в Америке или Европе». Окружающие высмеивали его. Крестьянские мальчишки глумились над ним и дразнили «коротышкой»[77]. (Чарли с его ростом чуть больше полутора метров был ниже среднестатистического жителя тех мест.)
Чарли стиснув зубы выслушивал все грубости, но не сдавался. В итоге он смог проповедовать на местном диалекте, хотя и говорил довольно сбивчиво. В свои сокровенные мысли он посвящал только мисс Энни и только с ней делился своими переживаниями. Тоска по мисс Энни оставалась для Чарли еще одним источником мучений, тем не менее тон его писем всегда был сдержанным и жизнеутверждающим. Когда в 1887 году мисс Энни умерла, Чарли писал ее отцу, что «глубоко скорбит».
В том же 1887 году жизнь Чарли изменилась: он женился на восемнадцатилетней Ни Гуйчжэнь. Ни происходила из самого известного в Китае христианского клана Сюй Гуанци, в честь которого был назван один из районов Шанхая. При династии Мин чиновник Сюй занимал высокий пост, в начале XVII века иезуиты обратили его в христианство. Вместе с Маттео Риччи[78] он способствовал распространению в Китае западных наук. Католическое родословие этой семьи прервалось, когда мать барышни Ни вышла замуж за миссионера-протестанта и обратилась в протестантскую веру, что вызвало нешуточный переполох.
Подобно своим прославленным предкам, барышня Ни была необыкновенно набожной христианкой. Ее дочь Мэйлин впоследствии вспоминала: «Я знала, что жизнь моей матери очень близка к Богу… одно из самых ярких впечатлений моего детства – мать уходит молиться в комнату, которую она обустроила для этой цели на третьем этаже. Часто она начинала молиться еще до рассвета и проводила в молитвах долгие часы. Когда мы спрашивали ее совета о чем-нибудь, она говорила: “Сначала я должна спросить у Бога”. И поторопить ее мы не могли. “Спросить у Бога” не означало потратить пять минут на обращенную к нему просьбу благословить ее дитя или исполнить желание. Это значило служить Богу, пока его воля не станет ясна»[79].
И действительно, многие люди отмечали, что в госпоже Ни «сила характера сочеталась с духовной умиротворенностью, дополняя ее внешнюю красоту»[80]. Окружающие прислушивались к ее мнению, а дочери и их высокопоставленные мужья всегда старались получить ее одобрение, хотя добиться его было непросто.
С первых лет своей жизни барышня Ни была своенравным и независимым ребенком. Когда мать попыталась забинтовать ей ноги, девочка решительно воспротивилась, у нее началась сильнейшая лихорадка. Родителям пришлось отказаться от своих намерений и смириться с мыслью о том, что с такими «огромными ногами» их дочь вряд ли выйдет замуж.
А потом в ее жизни появился пастор Чарли. Их познакомил один из родственников госпожи Ни. Молодые люди оказались родственными душами и были счастливы вдвоем. Чарли отправил в Северную Каролину веселое, написанное в свойственной ему шутливой манере известие о своей свадьбе. Он сообщал, что женится «в Шанхае, в Китае, в четвертый день девятого месяца по китайскому лунному календарю». И добавлял: «Тех, кто сможет определить, когда это будет, милости прошу присутствовать»[81].
Билл Берк, товарищ Чарли по учебе в Университете Вандербильта, приехал в Куньшань, чтобы навестить новобрачных. Молодожены поселились в пасторате при миссии – их домик стоял на узкой извилистой улочке, которая вела к паромной пристани. Берк хорошо запомнил нормальные, неискалеченные ступни молодой супруги Чарли: «Ее твердая, уверенная поступь была такой же грациозной, как и у любой американки». Он видел, что Чарли «влюблен в свою жену»[82]. Наконец-то Чарли обрел спутницу жизни, они обсуждали все дела и совместно принимали решения. Супруги Сун производили впечатление «очень дружной пары»[83].
Их первый ребенок появился на свет 15 июля 1889 года. Девочку назвали Айлин. Затем последовало еще пятеро детей: две дочери, Цинлин и Мэйлин, и три сына – Цзывэнь, Цзылян и Цзыань, родившиеся в 1894, 1899 и 1906 годах соответственно. К мальчикам обращались по их инициалам – Т. В., Т. Л. и Т. А. (от английской транскрипции их имен: Tse-ven, Tse-liang, Tse-an).
