рукавицей. Выходит я был «не прав», действительно роба и брезентовые рукавицы «надежно» защищают тело человека от ионизирующего воздействия радиации.
По нормативным инструкциям предельная дневная доза облучения на тот момент не должна была превышать 0.25 бэр. Единовременно полученная Сергеем доза облучения в 5 бэр была разбита его командиром на несколько частей. Три дня Сергей не выезжал на Чернобыльскую АЭС — оставался в части дневальным по батальону.
* * *
Построение. Перекличка. Наконец из части подъезжает машина с обедом. В кабине кроме водителя повар с помощником.
Команда.
— По машинам!.
Колонна машин двинулась на 5–6 энергоблок, распложенный в полутора километрах от станции.
5-ый — 6-ой энергоблок — это недостроенное кирпичное здание с голыми проемами окон и дверей. В 1986 году из-за высокого радиационного фона было признано нецелесообразным развертывание на базе этого здания завода по производству бетона. Но в 1987 году командование нашло помещение недостроенного энергоблока самым подходящим местом для оборудования в нем столовой для военнообязанных.
Руки мыть негде и нечем. Снимаем респираторы и рассаживаемся на первом этаже на деревянных скамейках вокруг сколоченных в виде столов досок покрытых толстым слоем радиоактивной пыли.
Повар с помощником достают из кузова своей машины зеленые солдатские термосы и разливают по мискам все те же кислые, хотя еще и чуть тепленькие, щи. Командирам дополнительно выдается по нескольку печений типа «крокет» — это «усиленный» офицерский паек.
Люди берут хлеб грязными руками, в этот момент с грязью и пылью в организм заносится доза радионуклидов в миллионы раз превышающая ту дозу, что до этого была задержана респираторами — более изощренного метода травить людей радионуклидами в этой «столовой» трудно было уже и придумать.
После того как все люди поели повара собирают грязную посуду и никого не дожидаясь уезжают на своей машине обратно в полк. Мы же возвращаемся на станцию, на старое место под «звенящие» трубы паропровода.
Строимся возле машин. После переклички стоим не расходимся. 14 часов дня. Наконец подходит взвод остававшийся на обед здесь на станции в гражданской столовой. Все — рабочий день окончен, можно возвращаться в часть.
* * *
Блестит мокрый асфальт. Поливочные машины из нашей части, так называемые АРСы (автомобильная разливочная станция) на базе трехосных автомобилей ЗиЛ-157, поливают дорогу водой не давая ей просохнуть. Делается это для того, чтобы радиоактивная пыль не поднималась в воздух. Зато радиоактивная грязная жижа подхватывается колесами с дороги и набивается под крылья и кузова наших машин.
— Основная наша задача на станции — это дезактивация помещения машинного зала 3-его энергоблока, одного из самых загрязненных мест станции и подготовка его к работе в штатном режиме — поясняет командир.
— Индивидуальных дозиметров не хватает, да и те, что есть или не работают или показывают заниженный уровень радиации. Даже исходя из заведомо заниженных показаний люди получают дневную дозу облучения за 10–15 минут работы. Но поскольку Постановлением Совета Министров установлен 6-ти часовой рабочий день, то остальное время люди вынуждены находиться во внутренних, специально отведенных, помещениях станции. Дезактивация внутренних помещений закончена, оконные проемы закрыты свинцовыми плитами. Находиться внутри станции не опасно.
14
Приближаемся к границе 30-ти километровой зоны. Рядом с дорогой, в 100 метрах не доезжая до шлагбаума, находится ПуСО (пункт санитарной обработки). Перед выездом из опасной зоны все автомобили подлежат отмывке — дезактивации.
Сворачиваем с дороги на ПуСО, люди выпрыгивают из кузовов автомобилей и со старшими машин идут к лесочку, где ложатся отдыхать на землю прямо в радиоактивную траву — специальной площадки для отдыха людей на ПуСО не оборудовано.
ПуСО обслуживается латышами, все говорят с типичным прибалтийским акцентом растягивая слова.
К машине подходит дозиметрист, на груди висит прибор — дозиметр, на голове наушники, в руке штанга, внутри которой, на самом конце находится счетчик Гейгера. Дозиметрист подносит штангу к деталям автомобиля которые подлежат отмывке — это рама, рессоры, колеса и крылья автомобиля.
Деревянный кузов, в котором люди вынуждены находится четыре часа по дороге на ЧАЭС и обратно, не поддается отмывке, поэтому никто не замеряет уровень радиации в кузове и тем более не пытается его отмывать. Кабина и двигатель автомобиля так же не полежат отмывке — иначе приборы в кабине замкнут, а двигатель будет залит водой и не заведется. По этой причине никто не замеряет уровень радиоактивного загрязнения и этих частей автомобиля. В общем, отмывка автомобилей простая формальность, все та же циничная видимость заботы командования о здоровье людей заведомо обреченных на верную смерть.
* * *
Прибор дозиметр работает в трех режимах: в первом положении замеряется уровень радиации в тысячных долях рентгена — мкР/ч (микрорентген в час), во втором положении уровень радиации замеряется в сотых долях рентгена — мР/ч (миллирентген в час) и в третьем положении уровень радиации замеряется в полных рентгенах.
Указатель выбора режима работы дозиметра установлен в среднее положение, значит уровень радиации замеряется в сотых долях рентгена.
Естественный радиационный фон на ПуСО составляет 15 мР/ч. Рама и колеса автомобиля подлежат отмывке до 20 мР/ч — итого, общий уровень отмытых частей автомобиля не должен превышать 35 мР/час.
Уровень радиации предварительно определяется на слух и точно, визуально, по шкале прибора: В наушниках тихонько потрескивает (треск напоминает щелчки проскакивающей искры высокого напряжения между электродами), но как только штанга прибора приближается к раме автомобиля треск учащается и переходит в сплошную какофонию. Стрелка индикатора зашкаливает, значит, уровень радиации превышает один рентген в час.
По нормативным инструкциям при уровне радиации более одного рентгена в час, автомобиль не подлежал отмывке и должен был оставляться в 30-ти километровой зоне. Но в армии на инструкции никто не обращает внимания — автомобиль будет отмываться при любом уровне радиоактивного загрязнения.
* * *
В соцсетях мне не раз попадались воспоминания отдельных водителей из других воинских частей, якобы вывозивших в одно время со мною, летом 1987 года, людей для выполнения работ на Чернобыльской АЭС. Но, как я уже упоминал, за полтора месяца мне ни разу не довелось увидеть на станции ни одной машины и ни
