чтобы самому решать, как удобнее ко мне обращаться.
В уголках его глаз и губ пряталась улыбка: понимающая и ободряющая, чуть усталая, но совсем не такая, какой в подобных ситуациях улыбался весь высший свет. Между лопаток Сурьмы колкими лапками пробежала стайка мурашек. Так бывало, когда она оказывалась в непосредственной близости к живым паровозам. Этот мужчина за годы работы с чудовищно прекрасными не-зверями настолько пропитался их духом, что и его близость производила теперь аналогичный эффект.
— Спасибо за помощь! — кивнул Висмут и пошёл прочь из ямы.
— Висмут! — окликнула Сурьма.
С момента, как она узнала, что он треть жизни — считай, всю свою карьеру, — проработал на живых локомотивах, один вопрос так и жёг язык. Его она задавала всем машинистам и пробуждающим, которых встречала.
— Каково это — работать на живом паровозе?
Ответ она всегда получала одинаковый: «тяжело». И всегда была им недовольна. Тяжело — это понятно, естественно и очевидно. Она же хотела услышать что-то живое, что-то о том, что просыпается в солнечном сплетении у неё самой — стоит только подняться в будку машиниста — и электрическими разрядами проскакивает по всему телу. Или пузырьками от игристого — неважно. Ведь не одна же она такая!
Висмут на миг задумался, а потом ответил, причём совершенно серьёзно, как будто вопрос её был и важен, и сложен, а не из области праздного любопытства, как считали остальные:
— Как будто тебе удалось приручить огромного железного зверя, и он полностью доверяет тебе, мало того — он полностью послушен, хотя не в пример сильнее и бессмертнее тебя.
Сурьма прерывисто выдохнула и зачем-то ляпнула привычное:
— Это очень тяжёлая работа.
То ли Висмута хотела проверить, то ли себя с небес на землю спустить.
— Но она того сто́ит, — усмехнулся Висмут. — Тот, кто умеет это ценить, справится и с остальным.
Глава 8
Дни шли за днями, месяц подходил к концу, и на новой работе Висмут привык и освоился. Даже непростые отношения с Сурьмой пошли на лад: она вроде бы и не искала общества Висмута, но за обедом не упускала возможности расспросить его о прежней службе и живых локомотивах. А вот возвращаться домой ему по-прежнему не хотелось. Новая работа не увлекала его так же, как предыдущая, однако он готов был отказаться от выходных и даже ночевать в мастерских, лишь бы не встречаться с отцом.
Надолго пакостного старикана оставлять было нельзя: последствия его неуёмной фантазии ждать себя не заставляли. Но сегодня Празеодим был под присмотром, поэтому Висмут, несмотря на возобновившуюся боль, возвращался домой пешком, лишь бы оттянуть момент встречи с отцом.
Стоило ему дойти до крыльца, даже изнуряющая физическая мука отошла на второй план, уступив место глухой безысходной ярости: по ступеням на тротуар обильным потоком из-под двери стекала вода.
— Проклятье! — процедил Висмут.
Хромая и цепляясь за перила, он не без труда поднялся по мокрым ступеням.
— Да чтоб тебя!
Всё было так, как он и предположил: вода текла со второго этажа, лестница превратилась в маленький водопад, а в прихожей образовалось настоящее болото. Из ванной доносился плеск и то ли скрип гвоздя по стеклу, то ли скрежетание вилки по фарфоровой тарелке: Празеодим купался в переполненной ванне, в которую мощной струёй обрушивались всё новые потоки воды, переливающейся через край, и пел гимн Дивинила, нещадно перевирая мелодию.
— Надо было выбирать квартиру без водопровода, — пробурчал себе под нос Висмут, взбираясь на второй этаж.
— А ты что за хрен? — спросил старик, уставившись из-под шапки мыльной пены на появившегося в дверях ванной Висмута.
Он всегда приветствовал сына этой фразой, и Висмут догадывался, что на самом деле отец всё прекрасно помнит, просто хочет ещё раз сыграть на его нервах.
— Где сиделка? — Висмут выключил воду.
— Какая сиделка? — невинно захлопал глазами Празеодим, но, перехватив тяжёлый взгляд сына, сознался: — Сбежала.
— Что ты опять натворил? — Висмут не повышал голос, но его настроение несложно было угадать по глазам и взбугрившимся желвакам.
— Ничего я не творил! — обиженно ответил дед. — Подумаешь, щипнул за филеечку, а она сразу в ор!
Висмут глубоко вздохнул, сорвал с крючка полотенце и, сбив с отцовских седин пену, принялся вытирать ему голову. Голова старика под резкими, враждебными движениями рук Висмута безвольно моталась, словно принадлежала игрушечному болванчику, но спорить продолжала:
— Я, что ли, виновный, что ты никого толкового найти не можешь? Привёл очередную глупую курицу, которая ничего не умеет, кроме как визжать да охать! О чём с такими разговаривать? Сбежала — да и чёрт с ней! В следующий раз ищи нормальную девку, чтоб с огоньком, а не этакую размазню!
— Ни одна нормальная с тобой связываться не станет! — не выдержал Висмут. — Вылезай! — он расправил мягкий халат, чтобы накинуть его на мокрые отцовские мощи.
— Да просто хлипкие все, что твоё колено, чуть моргнёшь не так — сразу истерика! Вон и сам ты какой-то нервный…
— Ты отвадил уже пятую сиделку, — скрипнув зубами, произнёс Висмут, — и она была последняя из списка. Остальные двадцать вообще не захотели иметь с тобой дела. Ни за какие деньги, заметь.
— А я и без них справлюсь! — с вызовом бросил Празеодим, затягивая халатный пояс на тощих бёдрах.
— А я — не справлюсь, — вздохнув, Висмут устало опёрся руками о бортик ванны, ожидая, пока из неё уйдёт вода с клочьями пены. — Вчера ты устроил пожар. Сегодня — потоп. На прошлой неделе — раскидал соседский мусор по всей улице и угнал кеб, избив кебмена. А до этого…
— Да один разочек всего и треснул-то! — взбеленился дед.
— Латунным канделябром!!! — Висмут рывком выпрямился и повернулся к отцу; не сдержавшись, поморщился от прострелившей из-за неаккуратного движения боли.
— Кто старое помянет… — проскрипел тот, приблизив скрюченный палец к лицу сына.
Висмут резко отвёл его руку, перехватив за запястье.
— Совсем не уважает старика, — вздохнул Празеодим и пошлёпал босыми ногами по залитому водой полу в сторону своей спальни, — а ведь я его отец!
— Хорошо, что вспомнил, — отозвался Висмут, — жаль, что на сорок лет позже.
— Иди к чёрту! — раздалось из коридора.
— Всё лучше, чем в твоей компании.
— Врёшь ты всё!
— И сиделки, видимо, врут…
— Да тех пигалиц, которых ты водишь, и уважать не хочется! Нет чтоб настоящую женщину нашёл: сочную, уверенную, с характером! — на последнем слове, словно ставя в диалоге жирную точку, хлопнула дверь в спальню.
Висмут достал тряпки и, закатав рукава, тяжело опустился на колени.
— С характером тебе, значит, надо, — проворчал он, собирая с пола воду, — с огоньком? Будет тебе и характер, и огонёк! — в карих
