– Так бы сразу и сказал!
– Сказал же.
– Ты невыносимый!
– Как и все парни, – поддакивает сидящая рядом с ней Анж.
– Нет, если честно, Тёма еще ничего… – замечает вдруг Вероника.
Я тут же реагирую. Быстро смещаю зеркало заднего вида, чтобы встретиться с ней взглядом.
– Тебя кто-нибудь донимает? – интересуюсь настороженно.
Ника краснеет и ерзает.
– Есть один придурок…
– Сейчас подробнее, – голос невольно жестче становится.
– Он перевелся к нам в академгородок из Одессы… – протягивает Ника нерешительно. – И сразу ко мне прицепился. В открытую не донимает. Но намеки… Всякие… Постоянно бросает. Все смеются. Достал уже!
– Ага, а вчера он завалился к нам в раздевалку, – добавляет Анж. – Типа ошибся!
– Покажешь. Разберемся, – хмуро обещаю я, забывая о том, что спешил.
В принципе, на то, чтобы прижучить наглого пиздюка, много времени не уходит. Действую немного агрессивнее, чем требует ситуация. Зато быстро и доходчиво. Десять минут спустя уже спокойно качу в академию.
В тишине салона позволяю себе воскресить в памяти прошедшую ночь. Мать вашу, едва это делаю, миллисекунды, и меня будто на крутом аттракционе подбрасывает. Все внутри взмывает и скручивает до одуряющего жжения.
Вот вроде что-то такое предполагал, когда только все это между нами вспыхнуло. Но, сука, чтобы настолько… Да я попросту охренел от всего, что творилось с моим телом! Вштырило от Богдановой так, словно сразу несколько стимуляторов прямо в сердце рубанули. А потом уже оно само множило эту дичь и бешеными толчками раскидывало по телу. Я забыл, кто я такой, и на каком свете нахожусь. Я просто не мог остановиться. Жил какими-то инстинктами, и они были такими мощными, что в какой-то момент потерял уверенность в том, что являюсь человеком.
И ведь развезло так лишь от того, что я ее целовал. Ничего больше. Ничего, блядь, больше.
Рвусь в академию только затем, чтобы урвать хоть малую часть этого безумия. Едва успеваю занять свое привычное место, вижу Богданову. Желудок сходу сворачивает. Сердце разгоняется и толкается в глотку. Все мое тело напрягается. Замираю в предвкушении, понимая, что когда столкнемся взглядами, меня снесет. Жажду этого погружения. С головой хочу.
Минуту спустя меня ждет такое же жгучее разочарование – Богданова в мою сторону не смотрит. Впервые проходит, не подняв ни на мгновение взгляд.
Сердцебиение раздирает горло. Виски долбит пульс. Уши забивает шумом. Кровь бурным потоком несется по телу, и в какой-то момент кажется, что мышечная масса к херам растворяется. Ничего, кроме этого кипения, не ощущаю.
Не знаю, как и по каким углам Богданова прячется, но я не вижу ее весь день. Не появляется она и на физре. Настроение не просто в ноль сливается. Ниже, вашу мать.
Еще и Кирилюк, пошел бы он на хрен, всю тренировку взъебывает. Не унимается, даже когда начинается дождь. Носимся под раздражающе-мерно секущими струями не меньше часа.
Не в курсе, какой температуры осадки. Я по-прежнему киплю.
– Чарушин, твою мать, шевелись!
Охота послать. Серьезно.
Видит, старый хрен, что мы на пределе, и все равно подстегивает.
– Медленные, как куры. Дамы на сносях, вашу мать. Все! Конец моему терпению. Всем покинуть поле! На беговые дорожки, дамы! Десять кругов на время. Кто не вложится в одиннадцать минут, до конца семестра в запасе просидит!
– Гребаный мудак, – выдыхает Тоха.
– А если, блядь, никто из нас не вложится, че он тогда делать будет? Сам на поле выйдет? – хрипит Филя. – Бешеная скотина.
– В такие минуты я пиздец как завидую Бойке, – подключается Жора. – Бросил все к херам, и свободен.
Я молчу. Чувствую, если скажу что-то, уже не остановлюсь.
– Время, дамы! Время!
Свисток. Срываемся с места.
11
Так происходит со всеми?
© Лиза Богданова
Я постоянно вижу Чарушина с этой блондинкой. Но сегодня реагирую тяжелее всего. Потому как он… Он ее обнимает.
Боже… Мне-то что?
«Ты не оттолкнула меня…», – то и дело воскрешаю эту до ужаса емкую фразу.
Он прав, обвиняя во всем меня. Я виновата. Больше такой ошибки не повторю.
Третий день проявляю твердость. Не читая, удаляю то, что Чарушин пишет. Изучив его расписание, старательно выбираю пути собственного перемещения. А если и оказываемся где-то рядом, не смотрю на него. Никаких больше провокаций.
Все хорошо. Хорошо. Только вот… Что-то беснуется внутри. Ноет и ноет. Невыносимо.
Он знал, что делает? Так происходит со всеми?
После той ночи я много молилась. Но легче мне не становилось.
Если бы можно было выпить какую-то таблетку и все забыть…
Соньку отругала. На эмоциях чуть до рукоприкладства не дошло. Готова была ее прибить! Плакала и ругала. Пока она сама не разрыдалась. Молила о прощении и обещала, что такое больше не повторится.
Физкультура оставалась единственной проблемой. Раз прогуляла, второй… Но не могу же я пропустить весь семестр. Пришла к Кирилюку во внеурочное время. Просила согласовать с деканатом индивидуальный план. Так он так раскричался, что я чуть не оглохла. И снова набросился за этот баскетбол! С его слов, наша академия криворуких держать не обязана. Даже если у меня по спецпредметам отлично, дал понять, что спокойно меня завалит.
– Чтобы попадать в кольцо, много ума не нужно! Это элементарная координация и минимальная физическая подготовка! Если ты с этим не справляешься, значит, с тобой что-то не так! Можешь переводиться в спецгруппу, но, имей в виду, и там буду я. А ты, Богданова, мне уже не нравишься.
– Почему не нравлюсь? – простодушно поинтересовалась я.
– В прошлом году я тебя пожалел. Думал, ты просто затурканная и неуклюжая. Но нет, ты оказывается, из тех вертихвосток, которые морочат моим игрокам головы!
– Это… – задохнулась праведным гневом. И стыдом. Его было больше. – Это неправда! Никому я ничего не морочу. Все совсем наоборот.
На глазах выступили слезы. Однако этому сухарю Якову Константиновичу было все равно. Ему явно лет сто назад удалили сердце. А возможно, он без него родился.
– Так, иди, давай, – буркнул он. – Не занимай мое время. Тренируйся лучше.
Легко сказать… А если я элементарно не понимаю, как держать мяч? Я его вообще боюсь! Наверное, потому что ассоциирую баскетбол с Чарушиным.
– Мам, у меня проблемы с физкультурой, – решаюсь признаться.
Другого выхода не вижу.
