жил. Принимай, какой есть»…
Скрежет тормозов, напомнив о бренности всего земного, в один миг выудил Ирину из памятного омута. Она в испуге оглянулась: горит красный сигнал светофора, Антон с растерянным взглядом на другой стороне улицы.
«Почему он молчал столько лет? — дождавшись подмигивания зелёного, недоумённо задумалась Ира. — Скрывал фиктивный брак ради прописки и комнаты? И зачем сейчас вдруг заговорил? Узнав, что стал ездить заграницу, люди давно минувших дней объявились и припугнули, чтобы склонить к чему-то незаконному».
«Эк, хватанула, — возмутился внутренний голос. — Меньше телевизор смотри, а то одни жулики кругом мерещатся. Вспомни, как мать Константина величала тебя за глаза молодой хищницей, охмурившей её совсем невинного мальчика ради профессорской квартиры.… Зато теперь на великовозрастного сыночка ни одна приличная женщина не зарится».
Ирина вздохнула: «А на что Константин намекал?»
«Откуда это известно самому Константину? Обращались с матушкой в справочное бюро?»
Она бросила на мужа умоляющий взгляд:
«Ну, не молчи, скажи хоть что-нибудь?»
Глава 12
Заходящее аж за пятиэтажными коробками солнце било в глаза. В его лучах змеились, уходя за бугор, трамвайные рельсы улицы Вавилова: с ними она выглядела немного провинциальной и неказистой.
— Как на Страшном Суде, — вздохнул Антон. Его внезапно прорвало:
— Я тогда учился на IV курсе. Три дня в Долгопрудном, остальные — на базе НИИ в Москве. В 60-х Физтех окружала легенда, один небрежно приколотый на свитер значок чего стоил! Даже барышни из МГИМО и с филфака сами проявляли к нам стойкий интерес.
«Не пиши, не пиши ты мне писем, пожалуйста! Дело есть, и его я ей-богу, не выдумал!»
Сашуля, что сейчас в Спецприборе служит, был вхож в этот «бомонд» девиц на выданье. Одесситы склонны к хохмам и авантюрам. Женившись сам, он стал вовлекать в узилище друзей. В одной из шумных тогдашних компаний меня познакомили с девушкой. Она не выглядела крокодилом, заканчивала романо-германское отделение филфака и представлялась очень умной, начитанной, ну, и просто обменялись телефонами! В тот вечер я даже провожать её не пошёл.
Через пару дней Маринэ позвонила первой. Встретились у филфака на Моховой, в Манеже какая-то выставка, потом я позвонил. Оказалось, она живёт у Аэропорта в большом сером доме. Как-то недели через две Маринэ привела меня к себе познакомить с родителями. Хорошая сталинская квартира, мебель красного дерева, на стенах старые картины в золочёных багетах. В гостиной маман, чопорная дама с восточной кровью, потом из кабинета показался в генеральском мундире папа с юлившим подле адъютантом. По вскользь брошенному взгляду сразу стало ясно: у него на дочь хозяина собственные виды. Узнав, кто и что я, они попросили здесь больше не появляться и не морочить голову их дочери. А я и не собирался, воспринимая её, как знакомую. Но Маринэ оказалась девушкой с характером. На следующий день она позвонила, и мы… продолжили встречи.
После первоапрельского вечера она даже заглянула в общежитие, будто бы оценить наше мужское житьё-бытьё? Иногда дух свободы опьяняет так, что кафельного пола в шашечку или синей масляной краски на стенах просто не замечаешь. Особенно, когда вокруг умные ребята с чайниками в руках, обращаясь, друг к другу — отец и мужик, спорят об элементарных частицах и термояде, из комнаты напротив стонут Маккартни с Ленноном:
«О май, дарлинг, плииз билив ми», а в конце коридора зовущий вкрадчивый голос:
«Шарманка-шарлатанка, как сладко ты поёшь, шарманка-шарлатанка, куда меня зовёшь».
Всё это так романтично! За окном совсем близко парит дирижабль, на фоне вековых берёз проносятся, перестукивали колёсами, электрички, их хриплые гудки зовут в неведомую даль…
Не вполне осознавая, какой сюрприз ожидать дальше, Ирина просто кивала головой.
— Скорее всего, девочке захотелось вырваться из дома. В тот же вечер по пути к Новодачной Маринэ предложила «сочетаться браком» с условием, жить отдельно от стариков. Первоапрельская шутка?
«Я тебе не отвечу, не из милости и не из жалости, я давно ничего не писал, кроме формул и выкладок!»
При следующей встрече Маринэ уверила, что осенью должна ехать на стажировку в Германию, поэтому нужно поспешать с замужеством.
— Родители сватают за какого-то, противно даже слышать! — словно уговаривала она. — Жить пока можно в комнате тёти Кати на Ленинском проспекте.
— И дремавшая чувственность, заглушив голос рассудка, проснулась — с ревнивой ноткой в голосе вклинилась в монолог Ира.
Антон бросил на неё осторожный взгляд:
— Я по-рыцарски решил спасти её от родительского произвола, а в этом плане она была довольно спокойной, мы даже целовались не часто, больше о чём-то рассуждали, спорили. Тогда я жил в мире научных идей. Казалось, вот-вот и только мне откроется нечто глобальное. А тут — общага, вечно немытые тарелки, запах, «стоящих» носков. Захотелось тишины, домашнего уюта.
В начале мая на станции Вербилки по Савёловской дороге нас зарегистрировали в местном сельсовете. Потом застолье в студенческом кафе, а под вечер уже были в комнате тёти Кати на Ленинском. Родители это событие проигнорировали. Через пару месяцев у меня случился стройотряд, а в начале сентября Маринэ отбыла на стажировку, где она и исчезла навсегда так же внезапно, как и появилась…
«Напиши, напиши мне письмо, пожалуйста!»
Долго ли, скоро ли, помню только, меня разыскал сам генерал. Показав бумагу с её письменным согласием, Дамир Павлович спокойным тоном предложил на выбор: развод, и меня оставят в покое с постоянной московской пропиской в этой комнате или армия и «волчий билет».… Что бы изменилось, скажи я нет, мне ничего от вас не надо! Он бы просто не поверил, поскольку привык верить лишь низменным страстишкам. Помню, как в стопоре отдал ему паспорт и свидетельство о браке и написал под диктовку слова о разводе. Так что, как «сочлись» браком, так и «разочлись» им же.
Папа распорядился:
— Поживёшь пару недель по студенческому билету, а к концу ноября сходишь в милицию и заявишь о потере паспорта. Тебе выдадут новый, чистый с постоянной пропиской. И забудь обо всём, — добавил он напоследок. — Ничего не было!
— Тётя Катя здесь появлялась редко, при виде меня только, молча, вздыхала. В то лето, когда мы с тобой поженились, она умерла.
«Ты и сейчас живёшь в обнимку с научными идеями, мой Антон, — с грустью подумала Ира. — А народ московский, знай себе, мельтешит в своей житейщине»…
Они не заметили, как миновали Черемушкинский рынок.
— У тебя фотокарточка хоть осталась? — вдруг поинтересовалась жена.
— Была где-то одна, фотограф из сельсовета делал, вторую Маринэ прихватила с собой.
Впереди замаячила улица Гарибальди.
— Ой, как
