его дореволюционным изданием на русском и немецком помнится, кичилась в далёких 60-х подруга тех «дней суровых» Маринэ. И «Лолиту» с «Доктором Живаго» издательства «Посев» доставала с полки пощупать и понюхать. Он тогда вдруг осмелился и открыл наугад томик Ницше:
«Ты называешь себя свободным, я хочу услышать господствующую мысль твою, а не то, что ты избежал ярма».
В ответ долгий вопрошающий взгляд…
Её отец занимал высокий пост в ведомстве внешней разведки. У него было какое-то чудное имя, Маринэ ещё шутила:
— Даёшь мировую революцию! Моему предку стоит памятник на Лобном месте!
«Да, она — Маринэ Дамировна, отец Дамир Павлович Минин. Неужто тот самый, из Волочка? По возрасту подходит».
У Антона аж заломило в затылке! Выскочив, как ошпаренный из магазина, он упал на лавочку. Двадцать лет стараться всё забыть, и — ведь удалось! Но сейчас вдруг выясняется, что пути-дорожки давно минувших дней, каким-то боком, переплелись с житием его, Антона Кузьминского. И придётся опять ворошить собственное прошлое.
«Может, вернуться в институт, как-то дописать автобиографию и снова забыть? Ведь жили с Иришей без этого столько лет, — Антон почесал в затылке. — Однако некрасиво выходит. Варшавский бармен, да и старичок-историк смотрели с такой надеждой. Для них учёный-физик нечто вроде верховного судии, ищущий истину вне сиюминутной конъюнктуры и карьерных соображений.… И старший брат генерала-чекиста, вольноопределяющийся Коля заслуживает достойного вспоминания и упокоения в родной земле. Непонятно, кстати, почему некоторые, невесть откуда взявшиеся соотечественники, узурпировали это право?»
— Что-нибудь с Виталиком? — встретила жена.
— В историю вмешались высшие силы в лице Олега Степаныча, — шутливо ответил Антон. — Справедливость, видимо, восторжествует. А я скоро освобожусь от бремени. — Она подняла удивлённые глаза. — «Папа» распорядился, чтобы после Германии сел писать докторскую.
— Слава богу! — Ира согласно кивнула.
Помедлив и набрав в лёгкие побольше воздуха, Антон вдруг спросил:
— Помнишь наши недавние исторические разыскания в Волочке. Я думаю, дитя политкаторжанки, он же сынок революционера Павла, оказавшегося в осадке: Дамир Минин — отец моей первой жены.
Что-то с шумом упало и, вспыхнув, лопнуло, в комнате стало темно, хоть глаз выколи…
О прежней личной жизни мужа Ира знала мало, да и не старалась особо вызнать. Нутром женским сразу почувствовала — она у него первая, девчонки не в счёт. Когда стали встречаться, на правах старшей бережно и вдумчиво старалась наверстать упущенное обеими в ранней молодости. Череда тех встреч, подводила черту под прошлым и врезалась в память навсегда.
Декабрь 76-го, в канун очередного календарного праздника слякоть поздней осени внезапно, без увертюр сменила зима. Они с Антоном уже не могут не видеться каждый день. Сначала идут в кино, чаще в «Ударник»; а после фильма до глубокой ночи бродят, взявшись за руки, среди заснеженных особнячков, заново открывая для себя старое купеческое Замоскворечье, с уютными церквушками и разноликими маковками куполов. Обоим кажется, что они снова в невинной юности, и любая иная близость кажется излишней. Но приходит час расставания, и обнимаются так, что захочешь — не разорвёшь, губы чуть не до боли впились в губы, словно видятся в последний раз. Что же удерживало Иру переступить последнюю черту. Может, печальный опыт поселил сомненье в душе, и потому хотелось увериться: сказке тоже быть?
И вот, наконец, Новый год. Увертюрой к долгожданной сказке блестят и кружатся снежинки в нескончаемом вальсе. Раньше, она оставалась денёк-другой покататься на лыжах, да и просто подышать подмосковным воздухом на даче Н.П., куда на каникулы привозила Виталика. Позднее, когда возвращалась в Москву, на дачу приезжал общаться с сыном Константин. Но в этот раз Иру, как магнитом, сразу потянуло обратно — «мама нездорова». Свёкор, догадавшись о причине «болезни мамы», препятствовать не стал. Шальная, она ворвалась в квартиру, вся в ожидании новогоднего чуда новой жизни. И не дождалась! Антон не звонил. Тогда она сама набрала номер академической коммуналки. Какое блаженство — он дома! Голос больной, но готов лететь хоть на крыльях.
Она привела Антона к себе, как казалось, навсегда, на всю оставшуюся жизнь! Похожего наслаждения от обладания друг другом ни он, ни она не испытывали ранее — ничего стыдного и никаких запретов; а временами казалось, что тела вовсе не тела, а нечто поднебесное и царственное, живут вне рассудка, говоря на им одним понятном языке. Ели и спали урывками, но всё кончается — и праздники, и увертюра новой жизни, пора расстаться, хоть ненадолго!
— У меня такого никогда ни с кем не было, — закутывая Антону шею шарфом, тихо сказала Ира. — Ты — первый и единственный, но пойми: у меня сын, без него я…
— Только не оставляй меня, а то я пропаду, — неожиданно умоляюще простонал Антон, не поднимая на неё глаз.
Оказалось, у приятелей в новогоднюю ночь он повстречал давнюю знакомую Капу, для друзей Алину-Капитолину. Она постоянно обитала в Подмосковье, и связь вяло тянулась уже бог весть сколько. Друзья пробовали, хотя и безуспешно, если не поженить, то хотя бы соединить как-то.… Но Антон всякий раз противился.
— Она жила у тебя? — стараясь оставаться спокойной, перебила Ира.
— Нет-нет, мы периодически встречались у её подруги — Ленки, жены Виктора, того, что со мной работает. В последний раз — прошлым летом поболтали о том, о сём накоротке. Я и думать про неё забыл.… Сначала Алина озабоченно посетовала, где пропадал, а когда пробили куранты, вдруг подняла бокал за новую семью и заявила о каких-то правах, — Антон понуро смолк, ёжась от воспоминаний. Наконец, собравшись с духом, поведал конец истории:
— Приняв молчание за согласие, нисколько не смутившись, Алина принялась болтать с подругой о пустяках. Вдруг Виктор, прихватив со стола бутылку, подмигнул:
— Выйдем на кухню, покурим!
Уже с год бросивший курить Антон недоумённо поплёлся за другом.
— Она залетела по осени, мужик — с положением, но женат; думала: ради неё семью оставит, а он взял и послал её ко всем чертям. Теперь ищет в кого вцепиться, — разлив водку по стопкам, раскрыл Виктор коллеге глаза. — Если хочешь жить — делай ноги, пока не поздно!
Еле-еле сбежавши, Антон сперва облегчённо вздохнул, потом, вспомнив, что скоро у него защита, и зная хватку Капы, впал в депрессию…
«Действительно, рано или поздно пропадёшь, если будешь якшаться накоротке с кем не попадя, — с горечью подумала тогда Ирина. — Неужели все мужчины одинаковы? Вот он, пресловутый деготь в бочке мёда»…
«Ишь, выискалась, принцесса на горошине, — с ехидцей возразил её внутренний голос, — только что двое суток кряду облизывала мужика и млела от счастья. Он же не монахом до тебя
