учи только, кого драть надо… Плохо вижу глазами-то. Все-таки я, как царь…
Сидя на скамейке, он вытянул ноги и как бы застыл, но на лице светился как бы отблеск власти.
Красно-огненные лучи восходящего солнца вспыхнули на горизонте. Обитатели Зеленого Рая начали уже появляться в дверях своих домиков, в садиках и за оградами, где находилось царство пернатых и четвероногих, — с косами, серпами, граблями и иным подобного рода оружием. На некоторых кровлях домиков виднелись молящиеся и стоящие на коленях люди, по преимуществу женщины. Все они шептали различные слова, сообразно пониманию каждого, — в этом заключалась вся молитва. Глаза устремлялись к небу, руки или складывались на груди, или подымались над плечами, но все это делалось с особенной искренностью и выражением лиц. Некоторые же, появляясь в дверях, возводили взоры к небу и произносили только про себя: «Пошли нам, Боже, здоровье и чистую совесть» — и больше ничего. Лица у всех были довольные и веселые, в разных местах слышались шутки и остроты, а Катя, легонько подгоняя хворостиной маленького осла и ступая за ним голыми красными ногами, притворно сердитым голосом крикнула высокому парню с черными усиками, нахмуриваясь и улыбаясь одновременно: «А ты не смей меня целовать, когда не дано тебе разрешение, — чумазый ты этакой!» Как бы разделяя веселость Зеленого Рая, овцы с легкомысленным задором били задними ножками, петухи, вскакивая на ограды, выкрикивали громкое кукареку, ручные самцы-фазаны вытанцовывали, семеня ножками, вокруг своих дам и громко хлопали крыльями, призывая своих подруг к любви; над ульями, сверкая в сиянии солнца золотыми точками, с жужжанием кружились рои пчел. По-видимому, решительно все обитатели Зеленого Рая — и люди, и птицы, и четвероногие — чувствовали себя прекрасно и, проникнутые взаимным доверием, были далеки от черной болезни, свойственной людям высокого прогресса и культуры, — пессимизма.
И вдруг, заглушая радостные крики и песни людей и животных, раздались необыкновенно громкие и как бы похоронные звуки, напоминающие колокольный звон. Это было настолько необыкновенным в этом счастливом царстве, что все так и остались в тех позах, в которых находились: молящаяся на крыше женщина — с воздетыми вверх руками, девушка, срезающая розы, как бы замерла с букетом собранных цветов, а ручной журавль, стоящий на углу дома и поднявший для чего-то одну ногу, так и остался стоящим с видом задумавшегося философа — на одной ноге и с клювом, направленным в сторону, откуда доносился необыкновенный звон.
Звон не умолкал, а, наоборот, делался все более громким и заунывным. Вдруг несколько человек, пробегая вдоль линий домов, стали громко выкрикивать:
— К Дереву совещания, милые человеки, к Дереву совещания!
— Вот диво-то! — раздавались голоса с разных сторон.
— Откель звон-то идет — не понять.
Пробегающие люди в ответ на это выкрикивали:
— Теперь завсегда звоном будем вас созывать, милые человеки. Идите же, идите — старики, женщины, дети. Сам прадедушка Демьян речь будет держать.
— Что ж, хотя и Демьян, — громко проговорил высокий человек, ударяя по голове рукой, чтобы удобнее на ней сидела соломенная шляпа, — мы не невольники, хотим — будем слушать, не хотим — нет. Это овец так свирелью зазывает пастух. Вот я и не пойду, коли так.
Он упрямо топнул ногой и скрестил на груди руки.
— Ну, милый дядя Вавила, чего там, уж пойдем, — проговорила высокая девушка и, проходя мимо Вавилы, шутливо хлопнула его по плечу. Потом она обернулась и, маня его добрыми глазами, вкрадчиво сказала: — Пойдем, — а там вместе будем.
Великан Вавила покорно шел за ней, а она оборачивалась и все улыбалась.
Люди шли по всем направлениям — старики, молодые люди, женщины, дети. Мучимые любопытством, о чем будет говорить дед Демьян, они нехотя выслушивали людей, протестующих против такого нововведения — созывать их звоном.
— Да, ну уж нечего, — проговорила Катя, перебивая слова влюбленного в нее парня с черными усиками.
— Что мы, невольники, что ли, сзывать нас звоном? — угрюмо проговорил парень.
— А я в тебя розу брошу, — проговорила она со смехом и бросила розу в его лицо.
— Ой, не приставай, Никита, — раздался девичий голос в другом месте, — а то вот тебе, вот…
Говоря это, девушка начала бросать в лицо обнявшего ее молодого человека цветы.
Со смехом и разными шалостями обитатели Зеленого Рая быстро подвигались к Дереву совещания.
— Эй, человеки милые, что это такое, что это такое! — раздался громкий голос Вавилы, который раньше других, дойдя до дерева, остановился под ним с видом удивления, созерцая поразивший его предмет.
Прежде под этим деревом ровно никаких вещей не находилось, теперь было не то: около колоссально широкого ствола стояла огромная, в сажень высоты кукла с безобразным и глупым лицом, с венцом на голове, изображающим сияние, с золотой звездой на лбу и с протянутыми вперед руками, ладонями вверх. Под ногами куклы была картина, изображающая пламя, в котором светились голые тела с мученическими лицами. Высоко, между ветвями, висел колокол со спускающейся книзу веревкой, которую кто-то тянул, и колокол все еще продолжал звонить. Поодаль от куклы стояло грубо сделанное кресло, напоминающее трон.
Собравшись огромным полукругом, обитатели Зеленого Рая долго стояли, не двигаясь, с устремленными на куклу глазами: вид этой куклы слишком их поразил. И вдруг среди полной тишины раздался взволнованный женский голос, прозвучавший как-то пророчески:
— Алешенька, милый… не будет больше радости в Зеленом Раю, и счастье наше улетит к ангелам… Смотри, это пугало со звездой на лбу протянул руки… он будет вытаскивать монеты из карманов, выпивать кровь из тела и разбивать счастье и радость… Как безумные станут жители Рая… Как юродивые будут молиться, не зная кому, и кривляться, и воздыхать, и в душе поселятся ехидны… Господи, вижу тучи на небе, хотя оно ясно, слышу причитанье из домов и безумные пляски…
Говоря последние слова, Груня, около которой стоял Алексей, охвативший руками ее талию, стояла с запрокинутой головой и с глазами, устремленными на небо. Лицо ее сделалось бледным, и она вздрагивала с головы до ног.
Обитатели Зеленого Рая, выйдя из своего оцепенения, смотрели теперь то на куклу, то на странную девушку, совершенно не понимая значения ее слов.
— Какие дивные слова!.. Мы не боимся куклы, — стало раздаваться с разных сторон.
— Грунечка, милая, ты насказала неподходящие слова, — проговорил Алексей, нежно проводя рукой по ее волосам.
— Чудная она у тебя, Алеша, — раздался чей-то голос, в то время как другие крестьяне с негодованием заговорили:
— Не надо бы ей такое несуразное болтать. Кукла — кукла и есть. Шутник какой-то выставил ее под орешником нашим…
