деревьям.
– Сукин сын… – тяжело дыша, беглец ткнулся лбом в шершавый, влажный от росы ствол, – Завез в преисподнюю. Леди МакГрей, где вы, ангел? Спасите меня от вашего сына. Пока ему в голову не пришло что похуже участия в ведьмовской оргии.
Поблизости раздался то ли стон, то ли громкий вздох. Джон замолчал и замер. Он не ожидал получить ответ на свою полусерьезную молитву, обращенную к матери Бойса. Прислушался. Сначала было тихо, лишь шелестели листья, да гремела музыка на дьявольском холме.
Вздох повторился, уже ближе, отчетливее. Через мгновение Джон услышал еле уловимое пение. Оно доносилось из глубины рощицы, как фантом исчезающее, легкое, и такое нежное, что невольно защемило сердце. Не до конца веря ушам, Джон раздвинул руками колючие ветви куманики.
На открывшейся полянке стоял одинокий мегалит, неведомо кем перенесенный сюда из круга друидов. Рядом с камнем танцевала фея. Не касаясь ногами земли, вспархивала и опускалась, взмахивала руками-крыльями, мелодично подпевая своему стихийному танцу. В том, что это существо волшебное, Джон не сомневался – у смертной женщины не могло быть столь эфемерного, светящегося тельца, длинных, почти до щиколоток, волос, отливающих лунным сиянием.
– Где ты, Милле! – крикнули сзади.
Фея остановилась, опустила руки.
– Эй! Джон!
Джон неслышно чертыхнулся и бесшумно свел ветви, чтобы она не заметила его и не исчезла. Бойс снова крикнул. Милле затаился. Пусть покричит и уйдет. Среди беснующегося сброда на холме Бойс чувствует себя, словно рыба в воде. Пусть убирается к ним.
Бойс, однако, никуда убираться не собирался и ломился сквозь заросли не хуже оленя во время гона, безошибочно ведомый каким-то сверхъестественным чутьем. Наделав уйму шума, он возник рядом с Джоном и спросил:
– Прячешься от меня, Джонни?
Джон приложил палец к губам.
– Что такое? – слегка понизил голос Бойс, – Ты поймал дриаду?
– Кажется, да, – шепнул Милле, – но ты орешь, как стентор. Думаю, она испугалась и сбежала.
– Быть не может! – выдохнул Бойс, – Где?
Они вместе полезли в заросли куманики, с грехом пополам продрались к полянке. Бойс больно оцарапал шею о шип и выругался.
Фея никуда не делась. Несомненно, она слышала друзей, поскольку стояла теперь лицом к тому месту, откуда появились Бойс и Милле. Но обнимая камень прозрачными ручками, и словно ища у него защиты, на мужчин не смотрела. Глядела в усыпанное звездами небо. Выйдя на поляну, друзья встали в десятке шагов от нее, не зная, что делать дальше. Милле судорожно соображал, как поприветствовать неземное создание.
Фея опередила его, избавив от необходимости говорить. Рассмеялась счастливым детским смехом и запела. Голосок ее задрожал, как серебряный колокольчик. Милле не понимал ни слова, из того, что она поет. Бойс понял все.
Песня прервалась внезапно, как и началась.
– Как тепло, – сказала внятно фея, потерлась щечкой о поверхность камня, который обнимала, – теплый старик. Мне интересно, почему Господь рассыпал столько звезд наверху? Наверное, он сильно проголодался, его большой петух.
Парни переглянулись.
– Ты красиво поешь, – решился Милле, делая шаг на встречу фее. Фея отвернулась и повторила.
– Ты красиво поешь.
Еще шаг навстречу.
– Откуда ты взялась здесь? Почему одна?
Она оторвалась от камня и побежала прочь, но на опушке остановилась, заговорила с лесом:
– Ты прилетел. Ты тоже один. И красиво поешь.
Милле беспомощно обернулся на Бойса.
– Она говорит с соловьем, дурень, – шепнул друг.
Только теперь Милле распознал соловьиную трель.
– Он поет для любимой, – пояснил художник фее.
– Для любимой, – девушка пошла вдоль опушки, ведя пальцами по стеблям и листьям. Ее странное белое платье, украшенное вышивкой на груди, свободно обвивалось вокруг хрупкого тела. – Я не одна. Мама танцует. Там очень громко. Я здесь. Мне нравится рядом со стариком.
Жемчужный смех. Фея закружилась.
– Как она хороша, – прошептал Милле, очарованный зрелищем, – Бойс, я в жизни не видел существа прекраснее…
– Это не фея, – тихо ответил друг. Он старался держаться в тени. – Обычная живая девушка.
– Я подойду к ней.
– Не вздумай. Не видишь, она не в себе. Она даже в глаза тебе не взглянет. Уйдем, Милле. Не нужно ее тревожить.
Лайонел взял друга за локоть и потянул на себя. Ему захотелось уйти с полянки, вернуться на холм. Там поджидала кудрявая крестьяночка, кажется, Джун, и обещанные ей плотские утехи. Но Милле врос в землю, не в силах оторвать глаз от чуда, которое представляла собой танцующая фея. Сам Бойс старался не смотреть на девушку. Хотя знал, что Милле прав. Его охватил непонятно откуда взявшийся суеверный ужас.
– Уйдем.
– Стой, Бойс. Мы не можем бросить ее тут одну.
– Она не одна. Сказала же – на холме ее мать.
– Соловей поет для любимой, – прощебетала девушка, – Он очень мил. Правда, старик?
– Господи, она наивна как дитя! Я не брошу ее. Иди, Бойс, найди ее мать и приведи сюда.
– Отведем ее наверх вместе и уедем.
– Ты говоришь, она даже в глаза не смотрит. Как ты ее поведешь?
– Не знаю. Позову. Дорогая, пойдем к твоей маме! Не оставайся здесь одна.
Бойс не надеялся, что фея отреагирует на его слова. Он вышел из укрытия и встал рядом с Джоном. Однако девушка остановилась и посмотрела в его сторону.
– Кто говорит? – спросила она встревожено.
– Я! Я говорю! – ободренный ее реакцией, Бойс забыл о своих страхах и пошел к ней на встречу. Настроение Милле передалось ему – девушку хотелось защитить от тьмы, не бросать наедине с мертвым булыжником, которого она звала ласково «старик».
Ему показалось, еще секунда, и девушка убежит, спрячется за «старика». Он пошел медленнее. Она стояла на месте.
– Петух очень большой. И страшно прожорливый, – приветливо заговорил Бойс, – ему надо много проса. Вот увидишь, наступит утро, петух выйдет пастись и склюет все звезды в мгновение ока.
– Новой ночью Господь снова рассыплет просо! – девушка глянула мимо него. – Вот увидишь!
– Все так и будет, малышка. Ты большая умница.
Личико, напоенное безмерным очарованием, обратилось к нему. Черты его были исполнены утонченной красоты. Бойс оробел. Попытался, но не смог сравнить ее красоту ни с чем – все сравнения показались бледными. В блуждающем взоре жила ночь и плескался лунный свет. Луна горела на прядях волос, обрамляющих это изысканное лицо. Он исступленно изучал его и запоминал, и вдруг понял – она смотрит ему прямо в глаза. Свет, излучаемый ею, потек в него. Его заморозило изнутри, он почувствовал, что умирает. Но девушке вздумалось улыбнуться. И стало горячо.
– Мы … найдем твою маму, – Бойс запнулся, – Вон там. Где шумно. Ты пойдешь со мной?
– Кто ты? – ответила она
