попятился и выбежал вон. Сбегая по ступенькам, зацепил на перилах свою куртку. Гостиной Джерри не узнал. Он не помнил, что здесь произошло. Запинаясь об обломки мебели, побежал из дома.
Кэт медленно приходила в себя. Несколько секунд не видела ничего, только мутный туман. Затем из него мало-помалу стали проступать очертания предметов. Постепенно стало доходить, что здесь с нею произошло. Кэт была вся слеплена из боли. Болело всё, внутри и снаружи, каждая косточка, каждый мускул. А в мозгу застряло полное и апатичное отупение. Она была вся покрыта следами его насилия. Кэт еще посидела на ковре, собираясь с силами. Затем поднялась, морщась от усилия, перебралась на кровать. Кошмар из сна воплотился в явь. Девушка закуталась в обрывки платья. И стала шарить вокруг себя руками. Она искала сумку, в ней было спасение – подаренный Самиром телефон. Один звонок, и всё закончится. Превратится в воспоминание, страшное, мучительное. Ничего больше не будет. И Джерри больше не будет. Только бы найти сумку.
Сумки не было. Она осталась в гостиной.
«Сейчас, сейчас, – подумала Кэт, – немного отдышусь и схожу вниз. Сейчас только минуточку. Уже встаю».
И шарила, шарила по покрывалу. Запястье правой руки чертовки болело. Наверное, она сломала его, когда била Джерри. Ее стала колотить дрожь. Только одна мысль крутилась в голове: «Как могло дойти до такого? Я не хотела, чтобы все так получилось»…
«Господи, как же плохо…, – содрогаясь от рыданий, она представила, как выглядит со стороны и ничего, кроме омерзения к самой себе не испытала, – Не ври себе, ты хотела, чтобы Самир в тебя влюбился. И хотела, чтобы Джерри ревновал. Хотела позлить его? Удалось. Более чем. Ты дрянь, Кэт. И не заслужила ни любви, ни ревности – ни одного из этих мужчин»…
Рука нащупала подушку. Подушку Джерри. Она притянула ее к себе, уткнулась в нее. Подушка хранила его запах. Запах пены для бритья, ментолового шампуня, терпкого одеколона, немного табака.
Кэт легла на подушку, без сил пошевелиться.
Нет, она не пойдет вниз. Понимание этого стало кристальным. Не пойдет не потому, что все тело разламывается, ноги ватные, силы иссякли, душа выпита, сознание выжжено. А потому что нет смысла куда-то идти. Что за глупая идея – бежать от него, спасаться. Все равно у нее нет будущего. Нигде. Это тупик. Глухая стена – ни начала, ни конца. Она уперлась в нее и не может сдвинуться. Не хочет. Она любит его так, что лучше тупик. Лучше затянутое мраком будущее, лучше страшный сон, воплощающийся в реальность, лучше ледяная затягивающая топь, чем вообще без него.
«Я не существую без него. На нем заканчивается все. На нем заканчиваюсь я. И я все прощу, все забуду, даже умру, если в следующий раз он не остановится. Без него меня нет. Как такое могло произойти»?
Ночь стала тихой, сгустилась. Ясная, необычайно спокойная для Нью-Йорка, она дышала свежестью. Заметенное звездной пылью небо отражалось в атлантической воде. Холодные волны с легким звоном плыли, глянцевито поблескивая на перекатах, и лизали пологие пляжи так сладко, словно те были карамельными. Полуночникам, тем, кто прогуливался по набережным в эту ночь, казалось – какое волшебное, тихое время. Разве может его что-то нарушить? Разве что-то дурное случается в зачарованные ночи, вроде этой?
Продолжение следует…
