и этого было достаточно.
Семья канатоходцев Хосрави представляла из себя сплочённый коллектив молодых людей, отчаянных сорвиголов. Они работали несколько номеров: эквилибристы на катушках, жонглёры с горящими булавами на высоких моноциклах. Но самым главным их номером был канат, на котором они без всякой страховки исполняли серьёзные трюки. Артисты прыгали друг через друга, переходили по плечам, переносили колонны от одного мостика к другому, строили всевозможные пирамиды. Работа была по-настоящему опасной. Права на ошибку у них не было. Под ними лежала твердь манежа, присыпанная опилками. Малейшая оплошность и… – в лучшем случае, серьёзные увечья. Когда-то такое случилось с основателем номера – старшим Хосрави. Теперь он в инвалидной коляске каждый раз выезжал смотреть работу своих детей. Один из его сыновей тоже стал рекордсменом книги Гиннеса, проехав в Америке на одноколёсном велосипеде по канату от одного небоскрёба до другого.
Всё это, конечно, впечатляло, но для Пашки это не было цирком в привычном смысле слова: с музыкальными композициями, хореографией и режиссёрской мыслью. Это было зрелищем чистой воды, где упор делался на риск, на щекотание нервов у публики, и не более того. Отсутствие элементарного вкуса во всём заставляло Пашку недоумевать – к ак так можно? О подобных представлениях на его родине давно забыли. Эпоха «циркачей» была в далёком прошлом. Советский, а позже и Российский цирк до сей поры нёс в основе своей эстетику, красоту, понятную художественную мысль. Уже много десятилетий он был приравнен к искусству и эту марку держал неукоснительно.
К тому же здесь, за кулисами, сложилась странная атмосфера. Пашка привык дружить со всеми, с кем его сводила судьба на распростёртой ладошке манежа. Любой конкурс, как правило, был похож на встречу профессионалов, на тусовку, где каждый был рад другому. Всё остальное – по судьбе! От Всевышнего и жюри…
Здесь же он наткнулся на отчуждение коллег и вакуум. Конкуренция! Для него это было полной неожиданностью. С подобным он ещё не встречался… «Бог с ними! – решил Пашка. – Мне с ними детей не крестить и обрезание не делать. Как-нибудь продержусь этот месяц!..»
Глава тринадцатая
Пашка помнил просьбу Александра Николаевича. Помнил всё, о чём его просил этот странный куратор из Министерства культуры. Павел был человеком дисциплинированным и обязательным. Особенно, когда дело касалось просьб людей. Он редко отказывал кому-нибудь в чём-либо, если это только не было выше его возможностей. Да и тогда прилагал немало усилий, чтобы помочь…
График гастролей в Иране сложился так, что вторая среда месяца наступила довольно быстро, он и не заметил. Работали они ежедневно, иногда даже по два представления, до тех пор, пока не установилась лютая жара, и зал перестал заполняться аншлагами. По будням стали давать выходные. Теперь они работали только в пятницу, в субботу и в воскресенье. Пашка не преминул этим воспользоваться. Вокруг было столько красоты!..
Бело-красный шапито «Circus Khalil Oghab» с крикливыми афишами по периметру располагался недалеко от парковой зоны, которая плавно переходила в небольшой старый квартал узких восточных улочек с экзотическими лабиринтами. Пашка зачастил в город, где спасался от одиночества и тоски по дому.
Сегодня была как раз вторая среда. Он жил всё это время в невольном напряжении, опасаясь закрутиться, запамятовать и не выполнить просьбу Александра Николаевича. К тому же был риск незапланированного представления или ещё каких-нибудь мероприятий типа выступления на местных телеканалах или пресс-конференциях, которых уже прошло немало. Но день выдался полностью свободным, и он с лёгкой душой отправился путешествовать по городу.
Сегодня цель была конкретная – посещение двух знаменитых усыпальниц великих персидских поэтов Хафиза и Саади. А по пути увидеть всё, что только было можно. Пашка вышел рано утром и собирался бродить, бродить, пока ещё не жарко. В его руках был томик стихов местного поэта Хафиза Ширази на русском языке, подаренный Александром Николаевичем ещё в России, и карта-путеводитель, выданная в аэропорту местными встречающими из цирка.
Пашка шагал по улицам города и поражался его ритму и темпу. Обычно неспешные иранцы с утра пораньше устремлялись куда-то в юрких бело-зелёных такси. Грузовые и легковые автомобили бесконечной пёстрой лентой жгли бензин на нешироких шоссе Шираза. Рейсовые автобусы были набиты под завязку. Мотоциклисты выписывали змейки между автомобилями, втискивались в любые полоски пространства! Иногда на них восседали целыми семьями – жёны, дети, старые, молодые. О, это были виртуозы дорог! Вот где был настоящий цирк!..
Всё это гудело, верещало, бесконечно сигналило, двигалось по только им ведомым правилам. Было ощущение, что на дорогах царила полная неразбериха и анархия. Пешеходы тоже сосредоточенно куда-то спешили. Если посмотреть сверху – это был муравейник. Темп, темп! Жизнь кипела в этом древнем городе, звучала разноголосицей клаксонов, шуршанием подошв людей и покрышек автомобилей. Здесь рождались, жили, любили и умирали вот уже многие столетия. Ничто не вечно в окружении гор Загрос. Ну, разве что сами горы: Дерак, Баму, Сабзпушан, Чехель Магам, Бабакухи, окружающие Шираз. Сколько событий унесли воды Хошк…
Пашка был обескуражен своими превратными представлениями о Ближнем Востоке. Реальность никак не хотела вписываться в его фантазии, взращённые персидскими сказками и медовыми строками поэтов. Тут не было ни ковров-самолётов, ни Алладинов, ни принцесс, ни джинов с их лампами. Была обыкновенная современная жизнь, ну, разве что со своими особенностями. Надо было срочно привыкать к действительности.
Шираз оказался огромным городом, городом садов, городом роз. Пашка ещё до приезда сюда знал, что Шираз подарил миру великих поэтов Хафиза и Саади, которыми он зачитывался и могилы которых мечтал посетить. Он изучил подаренную карту, дошагал по бульвару Данежду до площади Эрам. Напротив местного университета увидел дивный сад. Захотелось спрятаться в его тени от уже давящей на плечи, едва переносимой жары.
Его встретило необычайно красивое и ухоженное место с настоящим дворцом, словно из сказки. Под его изогнутыми карнизами, немного напоминающими русские кокошники, были выложены изумительные мозаики из фрагментов семи цветов – картины-иллюстрации к стихам знаменитых Хафиза и Саади. Вокруг были разбиты неземной красоты благоухающие цветочные клумбы, окружённые пальмами и традиционными апельсиновыми деревьями. Зелень поражала своей сочностью, которая резко контрастировала с фоном каменистых иссушенных холмов вдали. Здесь росли сосны, эвкалипты, тополи, кедры и небольшие плодовые деревья – мушмула, миндаль, абрикос, хурма. Царствовал в этом раю тридцатиметровый кедр. Дорожки сада были выложены мраморной плиткой. Между ними манил своей прохладой и голубой влагой бассейн, украшенный мозаикой и традиционным орнаментом. Тихое и спокойное место, идеально подходящее для освежающего отдыха в окружении тонкого аромата цветов и тени апельсиновых
