class="p1">Куры использовали дождливый день самым подходящим образом. Они скребли, клевали, чистили Курятник и сплетничали — все это внутри самого Курятника. Скрести там было совершенно бесполезно, разве что для тренировки, ибо деревянный пол и малая толика соломы не способны были родить ни червячка с личинкой, ни зернышка. Потрескавшееся зерно, которое они клевали, особой радости не приносило, будучи, на их вкус, слишком влажным. Уборка была делом рутинным. Но это все, чем позволяла им заняться погода, — этим да еще болтовней. Зато болтовня отлично скрашивала серый, неблагодарный день.
Они тысячу раз обсудили Крыса Эбенезера и два напрочь засевших в нем пера — кудахтали, кудахтали и смеялись так искренне и заразительно, что в конце концов показалось, будто солнце осветило Курятник. Они трясли тридцатью своими головами над ранами, полученными в битве их Повелителем. Шантеклеру было прекрасно известно о единственной ране в животе. Но он не обратил внимания на то, что и шея его, и грудь, и спина лишились немалой части перьев. Зато это тут же увидели куры. От их внимания не ускользнуло и место, откуда Шантеклер вырвал два пера, достаточно длинных и прочных, чтобы навеки остаться в крысиных лопатках: это были важнейшие перья, по одному из каждого его крыла. Без них полет Петуха-Повелителя мог оказаться вопиющим безрассудством. Одним словом, для доброй беседы в дождливый день им с лихвой хватало о чем поговорить, о чем покудахтать и пошептаться и что перемолоть.
Пес Мундо Кани так все утро и пролежал у дверей, накрыв свой нос обеими лапами. Он пытался скрыть свой обезображенный нос от посторонних глаз, но, увы, это было невозможно. Подглядывающий Хорек вполне мог подумать, будто Пес умер, если бы время от времени тот не вздыхал столь тяжко, что у его ноздрей взрывалась целая туча пыли, заставляя кур возмущенно ворчать и квохтать.
Внезапно Пес поднял голову. Никто ничего не услышал, но только не он: уж слух-то у него был замечательный. Но мгновение спустя он со вздохом опять опустил голову на место. Последовал глухой удар, от которого подпрыгнули все тридцать несушек.
Затем он услышал это опять: «Мундо Кани! Пес, немедленно дуй сюда! Ты мне нужен!»
Это уже прозвучало вполне отчетливо, хотя по-прежнему издалека. Голос у Шантеклера был очень даже кукарекальный.
— Берилл, ты тоже! Вы нужны мне оба!
Болтовня прекратилась, и все куры замерли. Пес засеменил во двор, за ним суетливо поспешала Курочка.
— О Доктор,— пробормотал Пес, когда вдалеке заметил Шантеклера, пробирающегося через слякоть. — Сколь мерзок мир, в котором мы живем, раз он допускает с тобой такое. Может, я приношу несчастье, может, мне следует убраться подобру-поздорову.
Ибо даже на таком расстоянии Петух-Повелитель выглядел будто вареная суповая кость.
Его грудь, его живот, его крылья и бедра были покрыты отвратительной коркой серой грязи, высохшей, затвердевшей и растрескавшейся. Это было странное облачение для прогулки, однако оно было именно таково. Ну кто способен ходить с лопатой между ног. Он ковылял. Он переваливался слева направо.
Его тощая розовая шея начисто была лишена перьев. Будто согнутый палец, торчащий из плеч, — жалкое зрелище для столь царственной особы.
А у него на спине — что это у него на спине? Куча грязи? Дохлая рыба? Зачем? Ведь стоит только Петуху выпрямиться, это свалится вниз, и он освободится от своей ноши. Но он ковыляет, согнувшись в три погибели, будто бы желает, чтобы этот лакомый кусочек оставался у него на хребте; и это, конечно, еще более затрудняло его и без того нелегкое продвижение.
— Пес, ты кудесник! — прокричал Петух-Повелитель. Неважно, как он выглядел, — кукарекал Шантеклер, будто гром гремел.— И ты, Цыпочка, уж ты-то, конечно, знаешь, что делаешь. Не позволяйте никому даже заикнуться, будто у вас кленовые мозги. Когда кто-ни-. будь говорит, будто нуждается в вас, — кричал Петух, все так же упорно продвигаясь вперед, — вы знаете, что он вовсе не это имеет в виду. Провидцы! Ангелы, ниспосланные свыше! Вам-то известно, что он просто хочет, чтобы вы поглазели на него, разинув варежки, прежде чем он умрет.
— О нет, Доктор, — заверещал Пес, чей нос был вылитая колода. — Мы совсем не это имели в виду! Прости мне мою дерзость, но мне как раз показалось, что ты нуждаешься в нас.
— ЧТО Ж, ТОГДА ЗАРУБИ ЭТО СЕБЕ НА НОСУ, ТЫ, СУНДУК! ДАВАЙ ЖЕ СЮДА!
Мундо Кани, когда хотел, мог бегать очень быстро. Следом вприпрыжку заторопилась Берилл.
— Приятно посмотреть,— сказал Шантеклер, когда они приблизились.— Мне нужна твоя скорость, дворняжка. Берилл, — обратился он к Курице,— держи аккуратно и будь понежней.
Петух-Повелитель переложил Мышку, которую нес у себя на спине, на чистенькую спинку Берилл. Крошка Вдовушка Мышка спала, а потому никакой помощи несущему ее не оказывала.
— Ты отнесешь ее обратно в Курятник. Согрейте ее. Накормите ее. Верните ее к жизни. И ради Создателя, потише там, пока она спит. Берилл, — добавил он, — иди осторожно.
— Все сделаю, мой Повелитель,— отозвалась Курица.
Шантеклер пристально наблюдал за ней, дабы убедиться, действительно ли осторожна ее походка. Она была действительно такова.
— Пес, припади к земле, — скомандовал он, и Мундо Кани плюхнулся в грязь. Шантеклер вскарабкался на его спину и вцепился обеими лапами в свалявшуюся шерсть.
— Ты знаешь, где находится река?
— Когда я был маленьким,— вздохнул Пес, — я играл у кромки воды. И вот однажды, став достаточно большим, чтобы отличать дурное, я узрел свое отражение. Мой нос...
— Ты знаешь, где находится река. Бегом, Пес! Быстрее ветра! Беги к бухте, что к западу от Печеночного ручья. ШЕВЕЛИСЬ!
И Пес обогнал ветер. У Мундо Кани была способность, о которой никто и не подозревал: он, как лошадь, мог бежать галопом, во весь опор. С каждым диким скачком из-под его лап взлетали комья грязи. Мускулы на загривке и ляжках его вздулись, захрустели и натянулись с изумительной силой; и ветер, дующий в лицо Шантеклера, ослепил Петуха.
Петух-Повелитель едва держался, чтобы не свалиться. Но он держался. Он растопырил крылья для равновесия, подался вперед, восторженно кукарекал, глядя на стремительно летящую под ним землю, и изо всех сил стискивал жидкую шерсть. Мундо Кани имел хоть один несомненный талант!
Мили стали минутами, зеленые холмы — прыгающими мутными кляксами, деревья — непрерывно подстерегающей опасностью, дождь — крохотными пулями, бьющими в лицо Шантеклеру.
Они промчались долгий подъем и благополучно взлетели на самую
