вглядываешься в новое, что создано разумом и руками современников, и в старые горы, четким рисунком вершин окружившие город, и в молодые леса на их склонах. И не покидает тебя мысль о красном холме по соседству с розовокаменными зданиями, глядящимися в воду. Не покидает потому, что во всем облике города — та же близость, то же единство, неразрывность прошлого и настоящего: что-то из старого великолепия уживается с новым, а что-то влилось, растворилось в новом, прибавив ему великолепия.
Я сказал «что-то из старого...». В самом городе этого старого почти не видно. Ереван не похож на те города, чьи кварталы — это хронологически точные следы эпох. Между каменной метрикой Эребуни, руинами VII и VI веков до нашей эры и небольшими строениями Эривани XIX века нашей эры — лишь несколько древних церквей и мостов VII, XIII и XVII веков. Да, многого не сохранил этот город в тяжкие века своего существования. Его грабили, разрушали, сжигали, а однажды даже выкупили у завоевателей-монголов. На стене церквушки XIII века, что приютилась теперь во дворе одного из новых зданий на улице Абовяна, армянин-негоциант, «сын Аветянов Сахмадин» из города Ани, оставил высеченную надпись: «Купил Ереван с его землей и водой и превратил в наследственное владение. 1264 год».
За тысячелетия Ереван «не успели» отстроить. И только в советскую пору бывший «губернский центр», глухой и пыльный городишко, обрел новую, полную вдохновения жизнь. А ученые прочитали страницы его далекого прошлого.
Ереван на первый взгляд видишь цельным. Но вглядитесь: он многоликий! Он по-южному пестрый, веселый. И строгий, величавый. Порой кажется, что тяжело земле от массивных, с толстыми каменными стенами строений. Но вдруг устремляется ввысь многоэтажное здание и легкостью, изяществом, высотой своей «гасит» ощущение несоразмерности.
Как в классическом армянском орнаменте не повторяются детали (а отойди от них — покажутся одинаковыми), так и дома Еревана, его улицы неповторимы. Но редкостно созвучны друг с другом.
Город степенный и уютный. Много скамеек: у остановок троллейбусов, автобусов, вокруг фонтанов, перед домами и просто так, на улицах, под платанами. А над скамейкой ажурная перекладина: повесьте сумку, присядьте в тени. И попейте студеной родниковой воды из фонтанчика, украшенного армянским орнаментом: гроздь винограда, гранат, лань. В Ереване множество таких каменных чаш-фонтанчиков.
Набегавшись за день, уснул в траве каменный олененок. В газонах зажглись огни — карликовые торшеры у самой земли подсвечивают зелень. Посреди проспекта, во всю его длину, пунктиром горят фонари под плотным стеклом. На улице Саят-Новы благоухают розы, которые так любил и воспевал поэт. И никто — даже самый маленький озорник — их не рвет. Улица тиха и прекрасна. И убранство ее так же лирично, как и стихи поэта. На тротуарах, выложенных плитками, — разрисованные глиняные кувшины и большие вазы. Виноградные лозы обвивают окна, тянутся к балконам верхних этажей. Терпкие соки текут все лето по жилам сухонького ствола, а к осени созревает, наливается сладостью гроздь ароматного винограда.
Немало в жарком Ереване рукотворных озер. Одно — у Театра оперы и балета — по контурам походит на Севан. На пересечении улиц Московской и Терьяна — другое. Берега его обстроили с таким намерением, чтобы напомнить об «архитектурной хронологии» древнего города. Тут и старинная кладка из грубых необтесанных камней — так возводили в старину подпорные стены, чтобы на крохотной, отвоеванной у гор земле взрастить сад; тут и стилизованный древний хачкар — памятная каменная плита, увитая кружевом резьбы; тут и квадраты серо-красного туфа, какими укладывали дворы и кельи средневековых университетов и монастырей, где создавались уникальные манускрипты и нетускнеющие миниатюры, что собраны теперь в ереванском Матенадаране — хранилище древних рукописей.
В желтых пергаментах клокочет неутомимая мысль философов и историков, математиков и физиков, астрономов и медиков. Со страниц рукописей встает беспокойная история — битвы и страдания, победы и падения, слышатся стенания и призывы поэтов средневековья. Фолианты светятся нетленным кармином, неугасимой лазурью, молодой зеленью нестареющих миниатюр... И — снова черные буквы.
Письмена Месропа Маштоца[5]. Мужественные и четкие, как кованый металл, изящные и плавные, как старинный орнамент. Созданные 1600 лет назад, они сохранили для нашего времени бесценные богатства человеческого разума — творения ученых и писателей Армении, Греции, Египта, Византии, Палестины, Эфиопии, Агвании, Ирана...
Тысячи и тысячи рукописных книг и фрагментов собраны в Матенадаране — одной из сокровищниц мировой культуры. Здесь армянские тексты V века. Здесь труд Зенона (336—264 гг. до н. э.) «О природе» — это уникум, поскольку греческий оригинал исчез в веках и произведение древнего философа осталось лишь в армянском переводе. Самая большая рукопись Матенадарана весит 32 килограмма. В ней 607 пергаментных листов. Каждый — из шкуры целого теленка. Создана эта рукопись в 1204 году и содержит «Избранные речи». Самая маленькая — размером в спичечную коробку. Весит 17 граммов.
Сколько безвестных, скромных, бескорыстных мастеров письма самозабвенно трудились, чтобы передать грядущим поколениям мудрость ушедших веков! С какой самоотверженностью, порою риском для жизни уберегали книги от гибели в трагические годы и столетия армянской истории!
И вот то, что уцелело, теперь хранится под сводами монументального здания из базальта. Оно высится у крепкой скалы из того же базальта на центральном проспекте Еревана.
Манускрипты здесь не безмолвствуют — они не только выставочные экспонаты. Матенадаран — это не музей, а научный институт. Древние рукописи в работе, значит — живут! И обогащают науку и литературу.
Есть в Ереване, в парке Цицернакаберд, и другое сооружение из такого же серого с синим отливом базальта — прочного, долговечного камня. Там царит такая же благоговейная тишина, что и в залах Матенадарана. Но это тишина скорби, тишина неугасимой памяти народной о гибели полутора миллионов армян — жертв жесточайшего геноцида, разыгравшегося в годы первой мировой войны в османской Турции.
Предельно простое сооружение: взметнувшийся в небо островерхий обелиск — символ возрождения армянского народа — и неподалеку ребристый каменный шатер, сложенный из двенадцати пилонов с узкими проемами между ними. Внизу, под шатром, бесшумно колышется Вечный огонь. Двенадцать пилонов из базальта как двенадцать каменных богатырей, ставших в круг и траурно склонивших свои головы над синим пламенем. Кажется, будто витают здесь души убитых в горах Киликии, заживо погребенных в песках Месопотамии, утопленных в водах Евфрата...
Выше я упомянул о том, что в трагические годы армянской истории
