защищает свободу религиозных высказываний и отделение церкви от государства. Чтобы оставаться последовательным, ему следовало бы также защищать свободу психиатрических высказываний и отделение психиатрии от государства. Безусловно, куда больше насилия совершено и продолжает совершаться во имя религиозных утверждений, чем в результате психических заболеваний. Рискну предположить, что либертарианец, мягко относящийся к психиатрии, избегает принятия принципа отделения психиатрии от государства потому, что такая политика считается ересью, непринятой и неприемлемой для политкорректно мыслящих людей.
Принцип обладания собой
Некоторые либертарианцы считают владение собой основным принципом движения, даже более важным, чем принцип неагрессии. Дэвид Бергланд, кандидат от Либертарианской партии в президенты США 1984 г., начинает свою книгу «Либертарианство за один урок» таким утверждением: «Вы владеете собой… никто другой не имеет права принуждать вас действовать против ваших собственных интересов, как вы их понимаете»82.
Аксиома о владении собой обязывает либертарианцев противодействовать индивидам и учреждениям, заставляющим нас действовать против собственных интересов. Бергланд перечисляет только обычных подозреваемых в глазах либертарианства, таких как запрет на препараты, налогообложение и государственный контроль над образованием. Психиатрия заметна здесь своим отсутствием.
Бергланд упоминает людей, принужденных действовать против собственных интересов. Кто эти люди? Для начала классическое трио, в терминологии Джона Стюарта Милля, людей «вне возраста» — младенцы, идиоты и безумные. Есть и другие: люди, объявленные недееспособными перед законом, имеющие диагноз психической болезни, осужденные за преступления, имеющие определенные заразные заболевания. Для каждого класса принуждаемых людей имеется класс людей, наделенных законными полномочиями их принуждать, — например, опекуны, психиатры, тюремные надзиратели, врачи-эпидемиологи. С точки зрения либертарианства власть родителей над детьми, надзирателей над заключенными и опекунов над недееспособными далеко не столь важна, как власть психиатров над пациентами.
Принцип обладания собой, в отличие от принципа неагрессии, глубоко коренится в понятии свободы воли и веровании в него. Это делает либертарианцев единомышленниками с некоторыми христианами. Что еще может значить понятие «свободы воли», кроме свободы распоряжения собой, своей жизнью и своим телом? Определенно, оно не может означать «свободу воли» в отношении жизней других. Свободный человек, заявлял в 1909 г. великий христианский философ и юморист Гилберт К. Честертон, «владеет собой. Он может наносить себе ущерб посредством еды и питья; он может разрушить себя игрой. Если он так поступает, он определенно законченный дурак, и возможно, его душа навлечет на себя проклятье. Но если ему нельзя этого, то он — свободный человек не в большей степени, чем собака»83. Это весьма далеко от взглядов современных христианских моральных крестоносцев и борцов с препаратами, вроде печально известного Уильяма Беннета.
В своей книге с весьма точным названием «Либертарианская теология свободы» преподобный Эдмунд А. Опитц, христианский священник и выдающийся «христианский либертарианец», откровенно говорит: «Занятие общества — мир. Занятие правительства — насилие. Вопрос в таком случае состоит в том, каким образом дело насилия может послужить делу мира? Либертарианский ответ — насилие может послужить миру только за счет обуздывания тех, кто разрушает мир»84.
Преподобный Опитц справедливо подчеркивает, что вера в свободу — своего рода религия, цитируя великого агностика и скептика Х. Л. Менкена: «Из всех идей, связанных с общим представлением о демократическом правительстве, самая старая и, пожалуй, самая разумная — это идея равенства перед законом. Ее связь с системой христианской этики слишком очевидна, чтобы ее требовалось подтверждать. Она восходит, через политические и теологические рассуждения Средневековья, к раннехристианскому представлению о равенстве людей перед Богом… долг демократии перед христианством всегда оставался недооценен85.
Я всецело согласен с таким взглядом, а также с комментарием Опитца: «Тяга человека Запада к свободе, периодически проявлявшаяся на протяжении последних двадцати столетий, не является характерной чертой, присущей человеку самому по себе. Это культурное качество, вдохновленное философией и религией»86.
В своем предисловии к «Либертарианской теологии свободы» издатель Чарлз Холлберг проницательно отмечает:
В современном мире термин «христианин-либертарианец» многие люди принимают за оксюморон. Это ошибка. Он представляет не что иное, как подлинное учение Иисуса… коллективизм под любым его названием — социализма, нацизма, коммунизма и во все большей степени под именем демократии — черпает поддержку в том, что Альберт Джей Нок называет «Закон Эпштейна». То есть «человек склонен всегда удовлетворять свои нужды и желания способом, требующим наименьших усилий из возможного». И что же может быть легче, чем использовать правительство, чтобы заставить кого-нибудь другого оплачивать твои счета? Или для бизнеса — использовать правительство, чтобы ограничить конкуренцию и ответственность? Или для банковского дельца — чтобы установить монополию?87
К приведенным Холлбергом примерам того, «что же может быть легче», нам следует добавить длинный список ситуаций, когда индивиды, учреждения и правительства используют психиатрию для разрешения конфликтов. Например, что может быть легче, чем использовать правительство, чтобы помочь семьям избавиться от надоедливых и создающих трудности родственников? Или для бизнеса, чтобы избавляться от непокорных, «трудных» работников? Или для школ, чтобы применять психиатрические препараты для успокоения трудноуправляемых детей? Или для судов, чтобы объявлять подсудимых, угрожающих общественному порядку, но не виновных в нарушении закона, психически больными и неспособными предстать перед судом, тем самым избегая трудности с судебными процессами над ними? И так без конца.
Обладание собой и суды
Верховный суд США обычно не считают сторонником либертарианских принципов. Однако он неоднократно заявлял, что в американском праве обладание собой — это «священная» ценность. Например, в 1891 г. суд постановил: «Нет права более священного или более охраняемого обычным законом, чем право каждого индивида владеть и контролировать свою собственную личность, свободно от любых ограничений или вмешательств со стороны других… право на собственную личность, можно сказать, является правом на полную неприкосновенность: право быть оставленным в покое»88.
В 1928 г. судья Верховного суда Луи Д. Брэндайс (1856‒1941), социалист, повторил эту модную фразу, и с тех пор ее приписывают именно ему. Он записал: «Создатели нашей конституции стремились защитить американцев в их верованиях, мыслях и чувствах. Они предусмотрели, в противовес правительству, право быть оставленным в покое — наиболее всеобъемлющее среди прав, право, наиболее ценимое цивилизованными людьми»89.
В 1964 г. председатель Верховного суда (на тот момент — окружной судья) Уоррен Бергер в знаменитом решении по вопросу соответствия Конституции дозволения свидетелям Иеговы отвергать переливание крови для спасения жизни, повторил предостережение Брэндайса и добавил: «Ничто в этом заявлении не указывает, будто судья Брэндайс считал, что личность располагает этими правами исключительно для разумных убеждений, правильных мыслей, оправданных чувств и обоснованных ощущений. Я полагаю, он намеревался включить сюда
