Слишком дорого стоит этот паразитствующий класс! Особенно ярко это сознание выражалось у рабочих наших кружков. В конце второго года существования их рабочие, очевидно по привычке, собирались во время ярмарки всюду, где было возможно. Около руководителей шли горячие споры, отчаянная жестикуляция, то и дело в воздухе мелькали крепко сжатые кулаки.
Во всех мастерских цехов, особенно утром, среди оживленных групп также можно было уловить новые слова: «эксплоатация», «рабочий класс», «капиталисты», а иногда и слово «конспирация».
Такие же группировки после обеда, вечером перед окончанием работы.
Иногда в отсутствии администрации атмосфера агитации среди рабочих настолько насыщалась, что, казалось, достаточно встать на верстак, протянуть энергичным жестом руку вперед и громко сказать «товарищи», как это слово, брошенное в толпу рабочих, взорвет насыщенную атмосферу и увлечет рабочих на какое угодно выступление. Но стоило только какой-либо незнакомой фигуре появиться в отдалении, как моментально толпа рассыпалась.
Под тем или иным предлогом часто появлялись на заводе, около завода и в рабочих кварталах подозрительные фигуры.
Рабочим это сразу бросалось в глаза, и они становились осторожны.
Чтобы основательнее оживить настроение рабочих и на других заводах, многие рабочие с завода Курбатова стали переходить то на завод Доброва-Набгольца, то в Сормово и др. По поводу своего перехода рабочие говорили в кружках:
— Нужно на всех заводах создать такие же трудовые республики, как у нас на заводе, — причем дружно и радостно смеялись.
— Нашего завода теперь не узнать тем, кто здесь работал два года тому назад. Весело стало у нас.
А некоторые говорили, что слесарная мастерская стала похожа на университет.
Действительно, не было такого инструментального ящика у слесаря, в котором бы не валялась брошюрка или толстая книга.
Слежка охранников стала доходить до наглости, и в кварталах, где жила интеллигенция, нельзя было показаться. Моментально зацеплялись два-три, четыре шпика и уже не выпускали из виду. Нужна была ловкость и сметка, чтобы ускользнуть от них.
Среди кружков часто были слышны такие фразы:
— А я через забор перепрыгнул...
— Я, как снежный ком, катился под откос.
Шпики в порыве погони выбегали за рабочими за город, на Волгу, и только забравшись слишком далеко, начинали трусить и отставали.
Много разговоров об этом бывало утрами по понедельникам, когда рабочие рассказывали о своих воскресных похождениях со шпиками. Наконец, шпиков стали избивать. Многие рабочие обзавелись револьверами. Около квартир, где собирались кружки, стали выставлять патрули. По примеру прошлых казанских лет я отлично сознавал, что нужно утекать из Нижнего. Но я ясно видел, что необходимо еще мое присутствие для того, чтобы заведенное дело шло.
На квартире со мной жили уже Осипов и Тихонов, и мы на месте составляли во всякую минуту как бы рабочий комитет, чтобы обсудить и решить тот или иной вопрос.
Но и нас троих не хватало для решения вопросов — так их было много каждый день. Мы, как зайцы, рыскали по срочным делам по городу и по рабочим кварталам, а в праздники в Канавино и Сормово. Дни, недели пробегали, как часы.
Мы работали напряженно. Каждый день голова была налита точно свинцом от бессонницы, от переутомления и опасности, и все вместе взятое нас страшно нервировало. Часто происходили такие разговоры:
— Егорка (имя Осипова), беги к Сарлейскому, да молниеносно, да пошире разинь рот, да почаще чеши ниже пояса.
— Не торопи, Карпыч. Дай хоть три папиросы набить на дорогу.
У Егорки при набивке папирос лихорадочно дрожали пальцы. Он не попадал машинкой в мундштук. Это происходило и от спешки, и от той опасности, которой приходилось нам подвергаться. Более сознательный Тихонов, не дожидаясь Егорки, нетерпеливо срывался с места и исчезал из квартиры.
Егорка было начинал оправдываться, но лишь успеет набить три папироски, как уже нужно выполнить новое поручение. А через минуту срывался я. Дело в том, что в нашу квартиру вечером и рано утром стремительно врывались товарищи и, волнуясь, сообщали:
— Друзья, представьте себе, Иванов, у которого хранится нелегальная литература, изволил, собравшись с товарищами, во все горло распевать «Вставай, поднимайся...»
Мы возмущались.
— Ведь это пахнет провалом! Нужно нелегальную литературу от него перенести в более тихий уголок.
Другой сообщал, что Васька навеселе, с нелегальной брошюркой в кармане попался городовому, избил его, теперь в участке, и не известно, удалось ли ему выкинуть брошюру куда-либо. Нужно предупредить по всей линии.
Там избили шпика и попали в охранку, снова тревога — не было ли у них чего в карманах?
И так изо дня в день.
То от Романова гонец — у такого-то интеллигента был обыск.
Телефонные аппараты, телеграф в таких случаях заменяли быстролетные ноги. Частенько верст семь приходилось отхватывать без отдыха. По пути не раз приходилось пролетать проходным двором, перескочить через забор, забежать в многолюдную чайнуху, выскочить через черный ход и продолжать дорогу. Но и шпики не дремали. Они тоже забегали в каждое удобное место и оттуда наблюдали за своей дичью. Вскакивали на извозчика, снова гнались. И прибегали ко всякого рода приемам. Один шпик в своих ухищрениях дошел до того, что подослал свою жену, и та начала чуть ли не с любовной связи.
Был слух в нашей среде, что охранка назначила чудовищную премию тому, кто, наконец, раскроет организацию. Много раз мы собирались для того, чтобы обсудить, не сделать ли нам перерыв в работе на несколько месяцев, но предстояла всероссийская выставка, приезд на нее Николая II, а потому перерыв нужно было сделать не меньше, как на целый год. На это, конечно, большинство не соглашалось. Вопрос так и остался открытым.
Мы узнали от рабочего Федора, истопника Дворянского собрания, что народовольцы замышляют через него взорвать Дворянское собрание в тот момент, когда там будут встречать царя. Мы смеялись и спрашивали его:
— Что же ты, согласен?
— Да, — категорически заявил он.
Тут снова хлопоты, изоляция этого рабочего от социал- демократических групп.
Несмотря на все это, мы были настолько настороже, что дело шло довольно гладко. Однако неожиданно раздался гром над нашей головой — произошел арест.
5
Однажды в воскресенье у нас у всех троих, то есть у Осипова, Тихонова и у меня, было какое-то приподнятое, светлое настроение. В квартире у нас было тепло, светло, уютно. Вся комната была набита хорошими книгами. Осипов читал, Тихонов занимался гимнастическими упражнениями с тяжелыми гирями. Я зачем-то пошел через ряд комнат в холодные сени. На дворе трещал мороз. Через щели искрилось солнце. Распахнулась в сенцы дверь, и на
