…месяц престол в небе Пегас, престол неба престол воздвигается, престол устанавливается благое начало Ана и Эллиля месяц Нанны, первородного сына Эллиля…
Из «Астролябии В» — Кажется, это где-то уже было, — пробубнил профессор Грецион Психовский, пока остальные отходили от внезапного титанического кашля. — Так вот, как представитель знака Зодиака Овен…
Кашель повторился — на этот раз, чуть тише, словно стихийное бедствие поняло, что перепило, разошлось и слишком распустило руки. Все сидящие на диване повернули головы в сторону звука — китайцы ни капельки не удивились, увидев массивного рыжебородого человека, а вот Грецион с Федором Семенычем очень даже.
— Я же тебе говорил, — шепнул другу Аполлонский, — что такие колоритные люди просто так не встречаются.
— До последнего, я тебе не верил. И не важно, что он храпел на весь самолет, — ответил Психовский. — Я же упертый, как баран, сам знаешь.
— Как Овен, — поправил его художник, ухмыльнувшись.
Рыжебородый мужчина прочистил горло — словно камни понеслись с горных склонов в голодную бездну — и заговорил на английском, с очень сильным немецким акцентом:
— Господа, желаю вам доброго вечера! Я не буду врать: понятия не имею, о чем вы говорите, но вы выглядите самой живой компанией в этом богом забытом баре. Поэтому, я бы хотел к вам присоединится.
Бас у рыжего был какой-то невероятный, не от мира сего, словно говорил мужчина разом всем своим нутром, в качестве усилителя подключая огромный живот — такого голоса не выдержал бы ни один микрофон. Но при этом, говорил незнакомец весьма странно, фразы будто предназначались для средневекового выступления на рыцарском турнире, а не для бара с неоновой русалкой.
Огромную бочку из старого замка вкатили сюда — и бочка очень хотела поговорить.
Психовский просто пожал плечами. Видимо, незнакомец пользовался какой-то своей системой жестов, приняв, во-первых, это телодвижение за приглашение на диван и, во-вторых, посчитав Психовского вожаком неотесанной стаи за столом.
Когда мужчина уселся, по дивану прошла рябь — старику-алхимику и Аполлонскому пришлось подвинуться.
— Допустим, — проговорил Федор Семеныч, удивившись такому поведению гостя. — Вы представьтесь, что ли. Сегодня к нам все слетаются как мухи на мед…
— А мы и не против, — поспешил добавить Психовский. Вероятность того, что рыжий вытащит из-за пазухи боевой топор, или достанет умело спрятанную за спиной секиру, все еще была высока.
— О, прошу меня простить! Я — барон Зискрит Вольфанг Шпингле Брамбеус, но для вас просто — барон Брамбеус.
У Аполлонского загорелись глаза. Психовский ухмыльнулся. Старый китаец остался безучастен, а молодой был слишком занят переводом, чтобы чему-то дивиться.
— Ага, — воскликнул Федор Семеныч. — Так и знал, что вы самый настоящий барон!
— Да? — улыбка превратила лицо Брамбеуса в головку сыра.
— Мы видели вас в аэропорту, — вновь уточнил реплику художника Грецион. Профессор знал, что Аполлонский — натура творческая, оттого слегка рассеянная. И если в повседневной жизни художнику удавалось брать себя в руки и не рассыпаться в порыве невнимательности, то во времена эмоционального возбуждения Федор Семеныч забывал все на свете.
— О, — в исполнении барона это было не просто «О», а «О», занимающее по мощи своей, наверное, целую страницу. — И я, черт возьми, так рад оказаться на этом лайнере! Знаете, мой рейс непонятно почему отменили, и пришлось лететь сюда, а тут подвернулся такой круиз, последние места….
— И замок у вас тоже есть? — для Аполлонского не было тем, на которые с незнакомцами говорить неприлично.
— А то! — вскинул руки барон, чуть не пришибив бедного переводчика, как муху. — Многие мои родственники считают, что скромность — залог успеха, но что бы они понимали, эти педанты-идиоты! Поэтому смело скажу вам — замков у меня целых три.
Ну все, Федор Семеныч вошел в раж — сначала драконы-комодо, теперь настоящие замки и бароны.
— Вы просто обязаны будете мне попозировать! — чуть ли не заорал уже подвыпивший Аполлонский.
