Женщина назидательно приподняла бровь с видом – ну, давай, поспорь со мной. Кара спорить не стала, а снова промолчала. Вынужденно.
На семейном совете родители строго наказали ей ничего не говорить о Кастии. Хмуря густые черные брови, отец строго сказал:
– Тебе придется и дальше принимать благодарности, правдолюбка ты наша. Про дар твоей младшей сестры знать не должны. Как бы тебе не было неловко и стыдно приписывать себе чужие заслуги, ты это сделаешь.
– Если кто узнает, что Кастия оживила ребенка, то будет нехорошо. Это произошло случайно, но людям этого не докажешь. Она не может по просьбам оживлять мертвецов, – подхватила мама с озабоченным видом, – И, особенно, в ущерб своему здоровью и жизни.
Бледная Кастия, полулежа на подушках, находилась на кровати. Рядом с деловым видом восседал Кот, на усатой морде которого было живейшее участие. Знать бы к чему, и что он в этом понимает, подумала девушка, погладив его по услужливо подставленной голове.
Вокруг ее кровати стояли стеной родители, оба брата, Мария, Кара и Сорен. От присутствия их в маленькой комнате стало совсем тесно. Встать с кровати было нельзя: во-первых, стоять было просто негде, во-вторых – все разом зашикали и стали снова укладывать, позабыв от волнения, что уже через пару мгновений ей все равно вставать, одеваться и идти с другим селянами на центральную площадь, где состоится официальная часть праздника.
– Извини, родная, – согласился с родителями Верт, – но это – лучший вариант. О твоих силах известно. Сделала ты, действительно, невозможное.
– И ребенок все это время был у тебя на руках, – закивала Мария, которая тоже служила в лечебнице и сообщила о произошедшем событии мужу дома, – тетя Терея долго рассказывала всем желающим слушать, как твое новаторство спасло две жизни. Вокат твердит, что знания победили саму смерть, а родственники роженицы уже осаждали с благодарностями лечебницу.
– Старшие правы, – скупо сказал Ярет, а Сорен улыбнулся, обнял жену за плечи, показывая, тем самым, что согласен с общим мнением, и поцеловал в макушку.
– Кара, – позвала Кастия, –не уверена, что я это сделала. Я не оживляю людей. Мама, почему ты так думаешь?
Ялма слегка улыбнулась, переглянувшись с мужем и сыновьями.
– Больше некому, дорогая, – мягко ответила она, – к тому же у тебя налицо полное переутомление в следствие потери жизненных сил.
– Я ничего не делала, – повторила девушка, – Мне было жаль молодую мать, младенца, хватавшегося за сердце наставника и, особенно, Кару. Мысленно я читала мольбы богиням, но... Больше ничего, – подвела итог она, задрав вверх голову до ломоты в шее, чтобы оглядеть нависавших над ней родных.
– Больше ничего и не нужно было, – как само разумеющееся сообщила Ялма, – Все свершилось по твоему желанию и в ущерб твоему здоровью. Ты фактически отдала ему годы своей жизни. Повторить ты может еще это сможешь, но не по заказу или просьбам. И лучше бы не делать тебе этого. Это опасно, и прежде всего для тебя самой. А потому об этом и знать кому-то, кроме тех людей, которым ты дорога, нежелательно.
Кара, нехотя, согласилась, но чувствовала себя очень неловко. Обманщица, шептала она сама себе, решив, что не будет просто так пользоваться этой ситуацией. Она станет с большим усердием работать над новым способом принятия детей. Сегодня она поняла, что он все же работает. Для лучшего результата – сохранения жизни матери и ребенка – ей не хватило сил. Всего лишь не хватило сил.
Теперь нужно будет найти и позвать сильных целительниц, способных поддерживать мать и дитя в процессе операции и после нее, когда сама Кара уже не может ничего сделать для них. И, возможно, это – именно тот выход из гнетущего чувства вины, которое захлестнуло ее с головой.
На острове слишком много молоденьких жен и девушек с узким тазом, которые всегда были головной болью повитух и целительниц.
Многие островитяне не думали, что таким опасно рожать. Миссия женщины в их мире – рождение людей, и приспособить к этому можно любую, а то, что некоторые при этом не выживают в родах – и такое бывает. На все воля Богов. Куда против них идти? И кому? Человеку?
Слабо улыбнувшись довольной соседке, обеспокоенной сестре и предостерегающе приподнявшей брови матери, пристально смотревшей на нее, Кара неохотно кивнула.
– Нам просто повезло, – осторожно проговорила она, – Чтобы все проходило более гладко и успешно, нам необходима сила. Но сам способ действует. Слава Богам, меня не назвали ведьмой.
– Вокат не дал бы такому случится, – заулыбалась Сатия, потрепав девушку по руке, – он сказал, что твой опыт оказался успешным, и его надо развивать. Слишком много женщин не могут разродиться. Гибнут дети и матери, а ты – молодец, что рискнула! Хотя это немного противоестественно – разрезать живот, доставать младенца, но Террин сказал, что такое иной раз делают на островах Желтого моря. Он слышал о таких случаях. И как такое может быть? – она пожала плечами.
– Если бы ребенок или мать умерли бы, он бы сказал, что я – идиотка, решившаяся бросить вызов Богам. "Легко ли вычерпать море ложкой?" – с горькой усмешкой сообщила Кара, а Сатия кивнула.
– Сказал бы, – согласилась она, – и спросил бы: "Как ты собираешься с этим жить?"
– Как он сам живет, так и тебе предложил бы. В полном чувстве вины и отчаяния. Больше никогда не пытаясь никого спасти, – сказала Ялма, заправляя выбившуюся прядку за ухо дочери, которая отступив к окну, прислонилась к подоконнику. Больше в комнате сидеть было не на чем, кроме кровати.
– Так, это правда? Про то, что он жену сам убил? – живо спросила Сатия, припоминая сплетни, которыми уже много десятилетий кормились островитяне.
Кара встала с кровати и подошла к окну и стоявшей рядом Кастии, облокотившись рядом о подоконник, на котором стоял горшок с цветком и гордо восседал Кот.
Кастия украдкой в складках платья нащупала и сжала ее ладонь своими холодными пальчиками. Кара сразу же попыталась поделится силами, но девушка не далась, отпустив ее ладонь и спрятав свою руку подальше.
Ялма же села рядом с подругой и ответила:
– Не убивал он ее. Как и Кара, думал, что болезни можно вырезать. Ей не помогло. Ее хворь, говорят, корни уже дала, по всему телу распространяться начала, – женщина горько вздохнула, – он – не виноват, но уже много времени не перестает себя винить.
Сатия тяжко вздохнула, соглашаясь с подругой, подумав, что некоторые тайны лучше бы и дальше оставались тайнами. Не вся правда спасает, как не всякая ложь – убивает.
Все же думать, что старый Вокат не умел спасти жену, было лучше, чем попытался и не смог. Вот и думай потом, что он зря мучил бедную женщину, резал, думал, и, может, действительно виноват. Что, если бы он не решился и не сделал, она бы еще пожила? Только жизнь ли – существование больного, который умирает?
Неисповедимы пути человеческие, потому что никто не знает, что будет завтра. Иначе можно было бы соломки постелить там, где на жизненном пути дырки или ямки.
