Дрожа, Харриет снова села на кровать. Малинди налила ей горячего ароматного кофе и предложила странные, плоские, но аппетитно пахнущие лепешки. Кофе был живительным, лепешки такими же аппетитными, как и их запах.
— Малинди, мистер Бове уже вернулся? — спросила Харриет, когда наконец смогла доверять своему голосу.
— Капитан Бове прибыл пять минут назад. Он принимает ванну и через час будет готов отправляться.
Капитан. Харриет и раньше слышала, что к нему так обращались, значит, он был больше чем просто географ. Она вспомнила его холодный, наводящий ужас взгляд, когда он поднял револьвер и выстрелил в ее похитителя. Это был поступок храброго, мужественного человека, его превосходство было подавляющим. Отдыхая в прохладной комнате под присмотром сидевшей рядом Малинди, Харриет размышляла о его бесстрашии, мужестве, а также о презрении, с которым он относился к жизни. Его поведение одновременно раздражало и притягивало Харриет. Но охота на раненого человека с целью убить его — это не мужество, наказание уже осуществилось, и в большем не было необходимости.
Хашим сказал, что Рауль Бове уже убил много таких. Неужели она влюбилась в убийцу? В человека, который ценит чужую жизнь так же дешево, как торговец рабами? Харриет содрогнулась. Конечно, он был человеком, который вызывал к себе глубокое уважение. Отношение паши к своему гостю совершенно ясно демонстрировало это. Но неужели уважение держится на страхе? Почему солдаты не набросились на него? Почему они просто молча расступились? Они знали, кто он. Имя Бове было произнесено тихо и с ненавистью. Солдаты, должностные лица — все знали его, знали, кто он и что собой представляет. Все, кроме нее.
Раздался тихий стук в дверь, и Малинди в тонком шелковом покрывале, развевающемся вокруг ее дородного тела, поспешила открыть. Это был Хашим.
— Мой хозяин готов, — коротко доложил он.
Харриет допила кофе и встала, ощущая непонятное беспокойство. У двери она обернулась и протянула Малинди руку, которую старшая женщина тепло приняла.
— Прощайте, Малинди, и спасибо за вашу заботу обо мне.
— Это было приятно, мисс Латимер.
— Малинди?..
— Да, мисс Латимер?
— Малинди, где вы научились так хорошо говорить по-английски? Другие рабы этого не умеют.
— Я не рабыня, мисс Латимер. — Темно-серые глаза с добротой смотрели на Харриет. — Я жена паши.
У Харриет покраснели щеки, и она поспешно извинилась.
— Это вполне понятная ошибка, мисс Латимер. — Спокойная улыбка Малинди стала еще шире. — Одна из многих, какие вам, думаю, еще предстоит совершить. Африка — это страна, которую не так легко понять.
Она невозмутимо смотрела, как пробегают мимо наложницы ее мужа, похожие на красивых бабочек, и вела Харриет туда, где ждал Рауль.
Он снова был одет, как араб, в накидку, светившуюся в лучах утреннего солнца. Головное покрывало наполовину закрывало его лицо, так что оставались видимыми только глаза — темные, блестящие и непроницаемые. На поясе у него висели ножны, в которых угрожающе поблескивала смертоносная кривая турецкая сабля. Харриет не сомневалась, что отделанный драгоценностями кинжал тоже при нем, а его револьвер под рукой в седельной сумке. Это были странные предметы первой необходимости для человека, который называл себя просто географом.
Паша, вышедший пожелать им безопасного путешествия, выглядел чрезвычайно подавленным, хотя днем раньше был любезен сверх ожидаемого. Харриет была рада, что уезжает от него, а Хашим, когда они поскакали по заросшим грязью улицам, с усмешкой заметил:
— Приятно видеть такого человека напуганным так сильно.
— Почему паша должен бояться? — с любопытством поинтересовалась Харриет.
— Потому что мой хозяин пригрозил лишить его жизни, — снова усмехнулся Хашим.
— Но почему? — Харриет повернула голову, чтобы взглянуть на Рауля. — Вы были его гостем, он радушно принимал вас.
Они ехали втроем в ряд. На Харриет была широкополая шляпа, сопровождавшая ее еще из Англии, но на ней появилась новая вуаль, не позволявшая песку и пыли попадать в глаза и рот. А сложенный зонтик, который Хашим, словно сказочный джинн, раздобыл для нее, Харриет везла в седельной сумке, как мужчины свои ружья: он понадобится ей позже днем, чтобы укрывать от обжигающего солнца.
— Он этого заслуживает, и это все, что вам нужно знать.
В голосе Рауля чувствовались ледяные нотки.
— Заслуживает, как те другие, которых вы убили? — с дрожью в голосе спросила Харриет.
— Вы осуждаете мое поведение, мисс Латимер? — прищурившись, откликнулся Рауль.
— Значит, вы не отрицаете, что убивали людей?
Плотину, сдерживавшую эмоции Харриет, прорвало.
— Нет, мисс Латимер, не отрицаю.
Его взгляд стал тревожно напряженным.
— Значит, вы недостойный человек! — У нее в глазах вспыхнули крошечные зеленые искорки. — Преследовать раненого человека словно собаку!
— О ком именно из тех многих, кого я убил, вы говорите, мисс Латимер?
В голосе Рауля прозвучала скрытая угроза, на которую Харриет не стала обращать внимания.
— О солдате, за которым вы охотились ночью!
— А-а, о том, который был готов сорвать с вас всю одежду и открыто насладиться вами на виду у остальных своих приятелей?
— Вы этого не знаете…
От его недвусмысленных слов у Харриет густо покраснели щеки.
Резко выбросив вперед руку и схватив под уздцы ее лошадь, Рауль заговорил зловеще тихим голосом:
— Я это знаю, мисс Латимер. И вы тоже. Вы предпочли бы, чтобы я оставил его в покое и продолжал принимать ванну?
— Я… Нет… Я очень благодарна…
Его рука нечаянно коснулась ее рук, и от ее жара Харриет затрепетала.
— Тогда держите при себе свои неуместные замечания.
Она была уверена, что Рауль заметил реакцию ее тела на его прикосновение, и страшно рассердилась на себя.
— Ранить его было необходимо, но убивать — нет!
— Об этом мне судить.
— Значит, вы убили его?
У нее перехватило дыхание, а глаза расширились.
— Да. — Он отпустил поводья ее лошади и мрачно посмотрел на Харриет. — Я его убил.
— О нет! — Ее глаза наполнились страданием. — Тогда вы не лучше, чем он! Вы чудовище! Убийца!
— Я плохой судья людям, — сдержанно согласился Рауль. — Успокойте свое миссионерское сердце, мисс Латимер. Я убил его не только из-за нападения на вас. Скорее, я убил его из-за девушки, которая была бы более благодарна, если бы осталась жива. Она умерла три дня назад в тех же руках, которые схватили вас. Ей было двенадцать лет.
