— Я сама, — сказала я Илюшке, который бросился к дверям. — Иди в комнату.
Мой голос звучал напряженно, я видела, как сыну интересно. Звонок прозвенел еще раз, ударил по ушам и нервам. Илья все же не ослушался, ссутулился и понуро побрел к себе. Я приникла к глазку. Вздохнула. Стиснула кулаки. Вот он, кошмар моих последних дней во плоти. Собственной персоной. И такой соблазн не открывать дверь, не впускать его в мою жизнь больше.
— Янка, — просит Ярослав, словно угадывая мое желание. — Я слышу, как ты сопишь за дверью.
Я могу не открыть, думаю я. А если он не уйдет так просто? Тогда я добьюсь только того, что снова напугаю сына. Он и так после той моей выходки смотрит настороженно. Я ненавижу себя и дверь открываю. Смотрим друг на друга, молчим. У Ярослава волосы чуть растрепаны, на щеках — минимум трехдневная щетина. В глазах усталость. А еще от него густо пахнет алкоголем.
— Ты пьян, — утверждаю, не спрашиваю я.
Словно мы снова женаты и я имею право его упрекать. Сама на себя сержусь за эту фразу, жалею, что произнесла, но — слово не воробей.
— Да, — устало отвечает он. — Пустишь? Я ненадолго.
— А если я скажу нет?
Он улыбается, словно не верит, что я могу ему отказать. Входит, огибая меня. В прихожей с любопытством оглядывается — он у нас в первый раз. Затем разувается, ставит ботинки в сторону, у стенки. Идет на кухню, садится на табурет, замолкает.
— У меня дочка родилась, — говорит он. — Вчера.
— И ты как истинный мужчина решил напиться по этому поводу.
Он снова улыбается. Подпирает рукой щеку, мой бывший мужчина, смотрит на меня долго-долго. Мне не по себе. Я вдруг вспоминаю, что срок у его жены был небольшой. Как она плохо выглядела. Как испуганно смотрела. Вспоминаю свой дурной сон. Все… не к месту.
А Ярослав берет со стола разорванный пополам рисунок, про который я уже забыла. Соединяет половинки. Смотрит на нарисованного мной испуганного младенца. Внимательно так. У меня… вдруг слезы подкатывает к горлу. Нет, я не буду плакать, нет. Давно уже все пережито. И этот мужчина — чужой. Не просто по факту разлуки. Я не чувствую его своим больше, хотя когда-то казалось, босиком за ним пойду. Потом оказалось — комфорт мне дороже. Босиком больно.
— Как назвали?
Ярослав задумался.
— Никак… никак не назвали. Ты позовешь Илью? Я на минуту и домой поеду… дела.
У нас тоже были дела когда-то. Кроватка, которую Ярослав тащил по лестнице, так как в тесный лифт она отказывалась влезать даже в разобранном виде. Как потом собирали ее, теряя детали. Как привезли домой Илью. Вот он кричал! В жизни бы не подумала, что такое мелкое создание может так громко верещать. И вдруг горько стало от мысли, что Ярослав проходит через эти приятные хлопоты, а я больше не пройду. Сознательно. Я решила больше не выходить замуж, не рожать детей. У меня есть Илья, интересная работа. Мне этого хватит для счастья. Должно хватить.
— Илья! — уступаю я неохотно.
Он показывается через несколько секунд — значит подслушивал. Он умница, мой семилетний защитник, но любопытства ему не отнять. Я сомневаюсь доли секунд но оставляю их наедине. Впрочем, далеко не ухожу, как истинная мать своего сына буду подслушивать.
— Маленькая, — говорит Ярослав. — Меньше трех килограмм. Ты был куда больше. Здоровяк.
— Мама рассказывала…
Молчат. В квартире снова становится жутко тихо и я снова думаю о том, что нужно завести кота. Чтобы вмешивался в такие паузы, не давал им длиться.
— Я решил… что ты вполне можешь дать ей имя. А то уже нужно свидетельство о рождении получать, а она у нас безымянная.
Разве можно просить о таком семилетнего мальчишку? Во-первых он отца то знает от силы месяц, если не меньше. Во-вторых вопрос очень важный, а моего сына интересует хоккей да комиксы. Сейчас предложит Джину Грей или Гамору.
— Я не знаю, — предсказуемо говорит Илья. — Я ее даже не видел. Я вообще младенцев видел только по телевизору.
— А какое имя тебе нравится?
— Мне вообще девочки не нравятся, — запальчиво возражает сын. — Только мама. Еще Екатерина Викторовна, моя училка. Она классная. Может, Катей? А то Яна у нас уже есть.
У нас, горько улыбаюсь я. Только у тебя, сынок.
— Катя… — перекатывает на языке Ярослав. — Красивое имя. Спасибо.
Илья прошел мимо, я вышла из подполья. Ярослав уже обувался, с его ботинок порядком натекло. Его визит и правда занял лишь несколько минут.
— Спасибо, — вдруг сказал он.
— За что?
— За все, — пожал плечами Ярослав.
Когда я вернулась на кухню, поняла, что нарисованного младенца нет. Не было его и в мусорном ведре. Он не завалился под стол. Исчез. По всему выходило, его забрал Ярослав. Чудные творятся дела, необъяснимые.
Глава 7. Ярослав
Меня преследовал трусливая надежда, что кроху не выпишут до того, как Дашка встанет на ноги. Я очень волновался за мелкую, а еще — боялся ее. Она была слишком, слишком хрупкой. Но на третьи сутки после родов у жены развил я сепсис, за ним вторая остановка сердца. Я начал надеяться, что ее просто выпишут. Когда-нибудь.
— Если бы роды проходили в другой клинике, — терпеливо говорил врач. — Вашу жену бы не спасли. И это не хвальба. Это факт. Сейчас у вас есть надежда.
И Дашку ввели в кому. Искусственную, словно мне от этого легче. И отказывались давать прогнозы, только уповать на надежду. Старшая медсестра, которая часто ко мне выходила посоветовала молиться. Я не ударил ее только из уважения к ее полу и возрасту.
Девочка, имя к которой еще не прилипло, уже получила свидетельство о рождении. Катюша. Катя. Екатерина. Я перекатывал имя на языке и старался к нему привыкнуть. Этот маленький человек в моей жизни навсегда. У Кати началась желтушка, частая у недоношенных детей, она потеряла триста граммов веса. Но насчет ребенка прогнозы делали с удовольствием — она здорова. И ее скоро выпишут.
Колено, словно чувствуя, как мне хреново добавило и свою лепту — отчаянно ныло. В воскресенье, когда мелкой была ровно неделя я встретился с Ильей. Под бдительным взором Яны, разумеется. Чувствую, наедине с сыном после последней выходки она еще нескоро меня оставит.
— Весна настала, — констатировал я.
Она посмотрела на меня пытливо, затем отвела взгляд. О чем думает? Явно не о весне, которая несмотря на календарь еще не спешила. Парк утопал в снегу, дорожки чистили, но их снова припорошило. Мы шагали и позади оставались отпечатки. Мои большие, Илюшкины мелкие, и Яны — словно дико винный зверек проскакал, остренький сапожок и тонкая шпилька каблука.
— Ты не слишком похож на счастливого отца, — заметила Яна.
