— Да к тому, что Мюллер начал на вас обоих копать: на вас лично и на обергруппенфюрера Кальтенбруннера.
Второй излюбленный приём: открытое нападение.
Вальтер Шелленберг с интересом наблюдал за моей реакцией, а я всё также не могла разгадать его мотивов. Он ненавидел Эрнста с таким же пылом, с каким Эрнст ненавидел его; да ему дела бы не было, если бы Мюллер действительно решил накопать на него какой-то грязи, а особенно если Шелленберг и вправду был вовлечён в то неудавшееся покушение. Так зачем ему всё это мне рассказывать? Он точно играл в какую-то игру, теперь я знала это наверняка. Только вот в какую?
— Я думаю, что и фюрер, и рейхсфюрер более чем удовлетворены работой обергруппенфюрера Кальтенбруннера. Я нахожу это крайне маловероятным, что Мюллер может найти на него хоть что-то инкриминирующее. Доктор Кальтенбруннер попросту не делает ничего инкриминирующего.
— А вот тут позвольте вас немного поправить: он «не делал» ничего инкриминирующего. Но вот в последнее время ваш шеф начал выражать крайне занятные идеи относительно некоторых направлений политики партии… В отношении вопроса «Финального Решения», например.
Оберфюрер Шелленберг слегка склонил голову на сторону, ожидая моей реакции. Я пожала плечами.
— Да, он предложил рейхсфюреру остановить программу уничтожения. Но это ни для кого не секрет; он предложил ему это в открытую, а не проговорился случайно кому-то из друзей в подслушанном разговоре. И к тому же, у него были на то веские причины.
— Любовница-еврейка? — Даже сейчас его игривое подмигивание и шутливый тон не могли скрыть невысказанное «а я всё про вас знаю».
— Даже если такая и существует, то я о ней никогда не слышала, — ответила я таким же шутливым, небрежным тоном и очаровательно ему улыбнулась. — Причины, которые он изложил рейхсфюреру, заключались в том, что мир никогда не простит рейху истребление европейских евреев и военнопленных. А теперь, когда союзники высадились в Нормандии и быстро продвигаются к французской столице, самое время полностью ликвидировать, или хотя бы приостановить программу, чтобы сохранить хоть насколько-нибудь сносные отношения с западными державами, если дело до того дойдёт. Никто не согласится иметь дело со страной, которая повинна в уничтожении более пяти миллионов евреев.
— И вы только что озвучили мою следующую мысль, Аннализа. Вот эта ваша последняя мысль, или вернее сказать, мысль обергруппенфюрера Кальтенбруннера, и заставила Мюллера начать вынюхивать, как первоклассная ищейка. Вы конечно же в курсе последнего приказа фюрера, предписывающего лишить всех званий и заслуг любого офицера, подозреваемого в дефитизме и переговорах с врагом, не так ли?
— Да, но я не понимаю…
— Да чего же тут не понимать, дорогая моя? Мюллер считает, что доктор Кальтенбруннер уже имеет определённые контакты с врагом. Через вас.
— Что?
На сей раз мне даже не пришлось изображать удивление. Чего-чего, а это было явно надуманной ложью. Может, я и работала на контрразведку, но вести переговоры с союзниками было явно выше моего уровня, да и Эрнст никакой властью не обладал, чтобы они согласились его даже просто слушать. Шелленберг заметил моё искреннее изумление с лёгкой улыбкой.
— А особенно после всей этой истории с предполагаемым американским эмигрантом, с которым вы встречались в Цюрихе. Ваш шеф объяснил рейхсфюреру, что тот якобы желал начать работать на гестапо, но между тем никакого дела на него заведено не было, да и сам он куда-то подозрительно исчез, вот Мюллер и решил, что американец был представителем кого-то из союзников, на которого обергруппенфюрер Кальтенбруннер вышел с вашей помощью для начала переговоров.
— Обергруппенфюрер Кальтенбруннер не в том положении, чтобы вести подобные переговоры. Он всего лишь шеф РСХА.
— Именно. Шеф РСХА, которое по сути контролирует всю нацию. А ещё он президент международной полиции. Выше него только Гиммлер и сам фюрер, так что в положении он вести такие переговоры или нет, это вопрос весьма спорный.
— И всё же он не обладает достаточной властью, чтобы говорить от лица всей нации.
— Пока нет, но кто знает, что завтра случится? Может, он подготавливает себе благоприятную почву на будущее? — Шелленберг снова мило улыбнулся. — Это всё, конечно же, не мои идеи, а Мюллера. Я вас всего лишь предупреждаю. И будь я на вашем месте, я бы начал приглядываться к вашему шефу, и чем ближе, тем лучше. Обращайте внимание на новых людей, с которыми он входит в контакт, необычные телефонные разговоры, может даже какие-нибудь бумаги, если вам повезёт.
— Вы что, предлагаете, чтобы я за ним следила?
— Не следили, а… приглядывали, для его же блага. И докладывайте лично мне, если вдруг что-то заметите. Для вас это не должно составить труда в позиции его…секретаря. — Он нарочно едва не сказал «любовницы», но якобы поймал себя на осечке в последнюю секунду. Всё это было сделано с расчётом, естественно, только чтобы ещё раз показать мне, что он был прекрасно осведомлён о наших весьма неформальных отношениях. — Вы же знаете, что между мной и рейхсфюрером Гиммлером весьма доверительные отношения, и кому как не мне будет прийти обергруппенфюреру на помощь, если он вдруг попадёт в передел.
Его последний излюбленный приём: хорошо разыгранная забота.
Шеф внешней разведки рассмеялся чему-то своему. Я, кажется, даже угадала, чему: партия окончена, шах и мат, Аннализа. Ты так и не поняла, зачем он тебе только что всё это наговорил.
Глава 4
Первой реакцией Эрнста, когда я пересказала ему мой весьма странный разговор с шефом внешней разведки, было развернуть машину, вернуться в РСХА и «пристрелить наглого сукина сына как собаку». Но бокал бренди в близлежащем кафе, куда я его уговорила зайти, немного успокоил импульсивного австрийца, и он решил вместо расстрела пойти сначала обсудить вопрос со своим лучшим другом, Отто.
Когда тот не был занят со своей тренировочной базой, Отто останавливался в довольно недешёвых апартаментах в центре Берлина — щедрый подарок от РСХА за верную службу (а вернее от его шефа). Как только мы остановились на его этаже, Эрнст начал долбить в тяжёлую дубовую дверь с такой силой, что Отто распахнул её с пистолетом в руке и ругаясь на чём свет стоит, как только австрийцы умели. Однако, как только он увидел, что на пороге стоял никто иной как его друг, «самый опасный человек в Европе» немедленно опустил оружие, просиял в ослепительной улыбке и по-медвежьи стиснул Эрнста в объятиях.
— Эрнст! Вот так сюрприз! Ну, проходи же, мне как раз только что доставили целый ящик «Дом Периньона» из Франции! — Отто наконец заметил меня за широкой спиной Эрнста. — Здравствуй, Аннализа! Теперь сюрприз стал ещё приятнее! Знаешь, ты сегодня ну просто исключительно хороша собой!
После этой фразы он тут же получил увесистый подзатыльник от своего друга.
— Ай! Это ещё за что?
— Смотри, с чьими девушками заигрываешь.
