Приближаясь к оазису, я еще издали заметил стоящего на краю песков человека, также пристально вглядывающегося в нас. И почти сразу я уловил в его чертах что-то до боли знакомое. Когда же мы значительно приблизились, сердце мое вдруг бешено забилось: передо мной стоял почтенный Дервиш! Я узнал бы его среди тысячи стоящих вокруг, ибо с момента нашего расставания в Мекке он ничуть не изменился, если не считать крайней изможденности, сильно спутанных волос и землистого цвета лица. Первой моей мыслью было пустить верблюда вскачь и заключить этого столь дорогого мне человека в жаркие объятия. Однако в следующее мгновение я уловил в выражении его лица нечто, удивившее меня и охладившее мой порыв. Расстояние между нами было уже вполне достаточным, чтобы хорошо различить лица. И судя по тому, как его глаза впивались поочередно в каждого из нас, он прекрасно нас разглядел. Однако при взгляде на меня на его лице промелькнуло лишь слабое разочарование, словно он увидел совсем не того, кого ожидал. Надежда блеснула в его глазах, лишь когда он увидел нашего сопровождающего, меня же он явно не узнал. Это меня крайне удивило, раздосадовало и даже слегка обидело. Ведь я так мечтал об этой встрече, так хотел расспросить о его находках и поделиться своими, да и просто побеседовать о жизни. Ведь в конце концов, возможность продолжения своих поисков он получил благодаря мне, вернее, моей пластине! И как он при его потрясающей памяти мог меня не узнать?! На мой взгляд, всему этому могло быть только одно объяснение: с ним что-то произошло! Что-то, повредившее его память, а может быть, и все сознание, и рассказ нашего помощника говорил именно об этом. Поэтому я взял себя в руки и решил не подавать виду, а попытаться исподволь докопаться до истины.
Когда мы наконец подъехали, наш помощник, указав нам на Дервиша, сказал, что это тот самый человек. Затем он обратился к нему и принялся объяснять, что мы прибыли из того самого города и наверняка сможем помочь ему, если он сможет толково сказать, чего же ему нужно. Однако тот, похоже, понял только часть, и то с большим трудом. Видя это, я сказал, что попытаюсь сам поговорить с ним, и пригласил всех в уютную беседку, где задал ему все тот же вопрос: кто он и откуда? Сильно напрягаясь, будто с трудом подбирая слова, он повторил, что прибыл из-за моря с далекой земли, однако о том, кто он, не сказал ни слова. Когда же я спросил, куда он идет и какой помощи хотел бы от нас получить, он вдруг оживился и разразился длинной речью из тех самых странных звуков. Причем звуки эти оказались гораздо более странными и невообразимыми, чем мы себе представляли. Мы никогда не слышали ничего подобного и не могли даже подумать, что человеческое горло и язык способны исторгнуть такое, ибо эти звуки не были похожи вообще ни на что и совершенно чужды нашему слуху. К тому же издавал он их без всяких перерывов и промежутков, да еще и с одной монотонной интонацией, что было уж совсем непривычно и начисто сбивало с толку. Но мои надежды не были обмануты: вслушиваясь в эту какофонию, я, как и ожидал, постепенно начал разбираться в ней и через некоторое время стал понимать, о чем он говорит.
– Строя из света точное подобие своего сознания, мы бросали его в самые разные и отдаленные уголки безбрежья, используя пути сквозь бесконечность, доступные лишь этому лику света, многократно сокращая его путь. Свет этот, проникая в материалы, пропитывал их нашим сознанием, читая их восхождение от самых истоков и далеко в грядущее – до того последнего момента, когда они превратятся в другое. Это позволяло нам прозреть глубокое прошедшее и далекое грядущее миров, построенных из них. Свет проникал в существ, населяющих эти миры, пропитывая их сознание нашим сознанием, оно же затмевало их сознание и превращало их в нас в их обличье. Это помогало нам познавать весь путь восхождения этих миров и их живого от рождения до угасания. Это познание позволяло нам строить подобия облика и сознания тех, кто жил в этих мирах в прошедшем и в грядущем, воссоздавая их в точности со всеми жизненными проявлениями. Они же, в свою очередь, давали нам почву для дальнейшего, более глубокого познания их миров и их самих, проникновения в самые основы их бытия и в самую суть проявлений их разума – этого великого феномена бытия, постичь который – наша главная цель. Одновременно мы строили подобие сознания тех, кто носил в себе наше, а затем по наведенным мостам призывали его в себя. В итоге получалось, что мы менялись сознанием с ними, не теряя при этом своего. И хотя каждый из нас на время становился другим, такой обмен был обоюдно полезен и выгоден, ибо многократно увеличивал плодотворность нашего познания. В некоторых мирах, явивших наиболее благодатную почву для познания, мы образовали поселения, которые позволили нам расширить поле наших поисков, и ваш мир – ярчайший среди них. С помощью передачи и обмена сознанием мы вступили в сношения и союзы со многими расами безбрежья. Правда, были среди них и такие, которые проявили к нам враждебность, совершенно непонятную для нас, ибо мы никому не несем и не желаем зла. И нам не раз пришлось поплатиться за наши стремления. Однако и эти моменты нельзя было считать бесполезными, ибо враждебность тоже проявление разума. А если принять во внимание далеко не малое разнообразие ее побуждений, этот опыт в постижении разума также не является лишним.
Но однажды мы сделали то, чего нам не нужно было делать. Мы попытались проникнуть в сознание пожирателей сущности. Обычно эти проникновения в чужое сознание проходили незамеченными для его обладателей, и они, даже после возвращения им их сознания, так и не понимали, что же с ними произошло. Однако эти существа, и мы этого не учли, по-видимому, обладают какими-то особыми чувствами, позволяющими им распознать подобные вмешательства. И они не замедлили использовать наш способ познания для своей пользы и против нас. Они не подали виду, что разгадали наши намерения, и допустили нас в свое сознание, но лишь в какие-то темные его тупики, поставив там непостижимые зеркала, в которых мы видели именно то, что рассчитывали увидеть, хотя это были лишь умело построенные иллюзии. Усыпив таким образом нашу осторожность и теша нас бесполезными картинками, они сами проникли глубоко в наше сознание, ища в нем пути достижения своих ужасных целей. И они в конце концов их нашли. Они стали посылать в наше сознание, будто бы из глубин безбрежья, жуткие нагромождения картин, противоречащих друг другу и всякой гармонии, расстраивающие логику мышления и доводящие сознание до смятения. Когда же оно теряло способность правильно воспринимать то, что происходило вокруг, они посылали в него какой-нибудь невразумительный кошмар, побуждая его к защите от неведомой угрозы. И несчастное замороченное и вусмерть перепуганное сознание, уже с трудом оправдывающее свое название и неспособное четко выстроить защиту, слепо и истошно взывало к внутренним силам, таящимся в глубинах плоти и построений ее материалов. И эти силы, одновременно вырываясь из всех своих тайников, сливались в неуправляемую вспышку невероятной мощи, испепеляя плоть и превращая ее жизненные соки в яды и миазмы. Эта неудержимая волна смерти разрушала единство плоти и сущности, изгоняя последнюю из ее обители, что и было нужно пожирателям. С тех пор они начали настоящую охоту на нас по всему безбрежью. В конце концов мы нашли очень слабые и далеко не всегда срабатывающие способы защиты своего сознания от этих напастей. Но некоторое время назад мы, обитатели поселения в вашем мире, которое всегда славилось обилием плодов познания, обнаружили, что пожиратели придумали нечто новое, сводящее на нет даже эти ничтожные попытки спасения. Отложив все дела, мы торопливо принялись взывать ко всем нашим сородичам, разбросанным по безбрежью, предупреждая их о нависшей угрозе полного уничтожения нашей расы, однако в ответ получали лишь успокоения и просьбы не тревожить по пустякам. Разумеется, нас это крайне удивило, а затем и насторожило. И лишь совсем недавно мы выяснили, что наши послания не выходят даже за пределы вашего мира: расставленные вокруг нашего обиталища незримые зеркала возвращают их нам, переделанные в нелепые и бессмысленные «ответы собратьев». Одновременно против нас был брошен, похоже, весь созданный применительно к нам арсенал отнятия сущности. Я, один из немногих уцелевших, вырвался оттуда, чтобы использовать последнюю возможность предупредить других о близящейся гибели. У нас не осталось средств даже просто покинуть этот мир и устремиться к своим родным берегам прямиком через безбрежье. Средство достигнуть других миров есть только здесь, в великом городе мудрости, пристани, через которую со времен рождения этого мира пролегали пути сквозь бесконечность.
