Козлов неоднократно удостаивался высочайших аудиенций, получал награды из рук Николая II, лично показывал царской семье привезенные им из Хара-Хото бесценные сокровища. Если добавить к этому то, что царь оказывал немалую поддержку – моральную и материальную – его исследовательским проектам, то нетрудно представить себе, какие чувства должны были вызвать у Козлова крушение монархии и установление большевистской диктатуры в России. В нетронутых цензурой дневниках Монголо-Тибетской экспедиции мы находим довольно любопытную запись – впечатление Петра Кузьмича (далее П. К.) от чтения одного из томов гессеновского «Архива русской революции», проливающее некоторый свет на его политические взгляды:
«С вечера я долго читал «Архив революции». Все воскресает в памяти. […] Казалось, в революции все тонет, однако история идет своей дорогой, несмотря ни на какие пертурбации, и заносит на страницы своей книги все происходящее… Как-никак, а личности М. В. Алексеева, Л. Г. Корнилова, с одной стороны, и А. В. Колчака – с другой, навсегда останутся в истории самыми светлыми, выдающимися, лучшими примерами разума, стойкости, патриотизма.
Какой бы то ни был беспристрастный читатель всегда воздаст должное памяти этих великих сынов России».
В принятии Козловым большевистской революции решающую роль, по-видимому, сыграла его востребованность новой властью. Уже в ноябре 1917 г. путешественника назначают комиссаром от Академии наук в знаменитый акклиматизационный зоопарк-заповедник Аскания-Нова. Это назначение не было случайным: хорошо знакомый и с его основателем Ф. Э. Фальц-Фейном, и с самим зоопарком, Козлов еще до войны энергично выступал за скорейшую национализацию этого уникального уголка природы. И в новых политических условиях он продолжил борьбу за сохранение зоопарка от разграбления и уничтожения, итогом которой стал декрет правительства советской Украины о «сбережении» Аскании-Нова в апреле 1919 г.
Несмотря на покровительство высокопоставленных советских чиновников, прежде всего личного секретаря В. И. Ленина Н. П. Горбунова – близкого друга семьи Козлова, ему тем не менее пришлось заплатить свою дань революции. В декабре 1918 г. петроградская ЧК конфисковала содержимое его сейфа в отделении Московского купеческого банка – ценные подарки для Далай-ламы и его приближенных, заготовленные еще в 1914 г., коллекцию нефритовых и фарфоровых табакерок, золотые медали, преподнесенные путешественнику западноевропейскими географическими обществами, и многое другое. В течение нескольких лет П. К. безуспешно пытался вернуть свои ценности, но ему не помогло даже заступничество Н. П. Горбунова[359]. Кроме этих вещей, у Козлова – невзирая на охранную грамоту Наркомпроса – были реквизированы охотничьи ружья, в том числе четыре ружья, принадлежавшие Н. М. Пржевальскому, утрату которых П. К. переживал особенно болезненно.
В 1918 г. было реквизировано и хранившееся в здании РГО снаряжение его несостоявшейся экспедиции 1914 г. «до самых малейших, по-видимому, никому не нужных предметов включительно», – как писал Козлов в докладной записке в Совет РГО. А летом 1919 г. районная администрация предприняла попытку выселения Козлова из его петроградской квартиры. Все эти инциденты, однако, не помешали ученому продолжать свою работу. В 1920 г. из печати вышла его книга «Тибет и Далай-лама», после чего Козлов принимается за неоконченное описание предыдущего, Монголо-Сычуаньского путешествия 1907–1909 гг. В декабре 1920 г. Наркомпрос и РГО командировали его в Сибирь для налаживания связи с местными отделами и подотделами Географического общества. Осенью следующего года – новая поездка в Асканию-Нова, где Козлов с удовлетворением наблюдал, что «разрушение прекратилось, началось созидание».
С окончанием гражданской войны появилась надежда на возобновление исследовательской деятельности, на новое путешествие в любимую Центральную Азию. Определенным стимулом для этого служило то, что большевистские вожди начали проявлять повышенный интерес к Востоку, особенно к Монголии, Западному Китаю (Синьцзяну) и Тибету с целью усиления своего влияния в регионе. В 1921 г. Наркоминдел (НКИД) предпринял ряд шагов для установления дипломатических и торговых отношений с этими бывшими вассальными территориями Срединной Империи, в том числе отправил секретную разведывательно-рекогносцировочную экспедицию в Лхасу. Козлов, несомненно, находился в курсе этой инициативы благодаря давним связям с представителем Далай-ламы в России, бурятом Агваном Доржиевым, принимавшим активное участие в организации поездки. Авторитет самого Козлова как одного из немногих экспертов по тибетским делам был также достаточно высок в глазах кремлевского руководства, ибо в прежние годы он дважды встречался с Далай-ламой и сумел завязать с ним дружеские доверительные отношения. Осенью 1922 г. Тибетская экспедиция НКИД возвратилась в Москву. Эта новость послужила сигналом к действию для давно уже ожидавшего своего часа Козлова.
«Несвоевременная экспедиция»
Во второй половине XIX – начале XX вв. организация больших многолетних экспедиций, особенно в зарубежные страны, являлась прерогативой РГО. Академия наук, прежний организатор подобных путешествий, невольно отошла на второй план. Ситуация стала меняться после создания в 1915 г. Комиссии по изучению естественных производительных сил России (КЕПС), давшей мощный толчок экспедиционной активности академических учреждений. Эта тенденция сохранилась и в дальнейшем.
В октябре 1921 г. в системе РАН под председательством С. Ф. Ольденбурга была создана особая структура для координации экспедиционных исследований – Комиссия по экспедициям, куда стали поступать заявки от различных, в том числе неакадемических, учреждений. Аналогичную функцию выполняло и учрежденное осенью 1922 г. при Госплане РСФСР Оргбюро по созыву конференции по изучению производительных сил страны, состоявшее в основном из крупных академических работников. Таким образом в 1922 г. Академия наук становится главным экспертом правительства по оценке научной значимости экспедиций, потеснив тем самым РГО, экспедиционная деятельность которого с начала Первой мировой войны практически прекратилась из-за отсутствия финансирования. Некогда процветавшее под высочайшим патронажем и пользовавшееся большим авторитетом Общество к моменту окончания гражданской войны пребывало в плачевном состоянии.
Возродить РГО, вернуть ему былую славу могла бы новая крупная экспедиция, возглавляемая ученым, чье имя хорошо известно не только в России, но и за рубежом. И поэтому, когда Козлов в августе 1922 г. обратился в РГО с планом путешествия в Монголию и Тибет, Совет Общества на своем заседании 27 сентября постановил оказать проектируемой им экспедиции всемерную поддержку. Сразу после заседания Совет направляет в Совнарком ходатайство о разрешении провести 2-3-годичную экспедицию в эти страны. Санкция СНК последовала довольно быстро – не позднее 14 октября, как свидетельствует письмо Н. П. Горбунова Козлову. Затем (24 октября 1922 г.) Совет РГО в лице Ю. М. Шокальского и В. Л. Комарова вновь обращается в СНК – на этот раз с просьбой о выделении средств на экспедицию Козлова. В письме руководителей Общества эта экспедиция была представлена как нечто совершенно исключительное, «единственное в своем роде предприятие», «важнейший географический подвиг».
