Все еще неловко ковыляя вперед, я увидела, как Фрэнк достиг берега и по более плотному песку стремительно несется к краю бухты, где женщина боролась с волнами, возя руками по гальке и пытаясь ухватиться за скользкие прибрежные камни.
Фрэнк сбросил камзол и нырнул в воду. Внезапно и брат, и женщина пропали из виду, но потом оба они появились, жадно хватая ртами воздух. Тут на них вновь налетела волна, и я решила, что теперь они точно погибнут.
Я ничего не могла поделать. Я только смотрела. И молилась. Казалось, прошла целая вечность, но вот волна отступила, оставив на гальке две распростертые фигуры. Фрэнку удалось подняться, он схватил женщину за руки и оттащил ее подальше на песок, где до нее волнам было не добраться. Я подошла к ним.
— Она мертва? — спросила я.
Вместо ответа Фрэнк перевернул женщину на спину и посмотрел ей в лицо, осторожно и бережно отодвинув длинные пряди мокрых черных волос, скрывавшие ее черты. Он вгляделся внимательнее, на лице его отразилось величайшее удивление, и он склонился над ней еще ниже.
— Не может быть, — услышала я. — Такого просто не может быть!
— Она жива? Она дышит? — спросила я.
Но уже задавая вопросы, я видела, что грудь ее вздымается. Тут женщина открыла глаза.
Фрэнк опустился рядом с ней на колени, и я последовала за ним.
Она увидела нас, посмотрела на Фрэнка и улыбнулась. Никогда прежде не видела я, чтоб так улыбались. А Фрэнк заключил ее в свои объятия и зарыдал.
Ибо там, на скалистом, продуваемом всеми ветрами берегу он нашел свою утраченную любовь.
Глава 43
Королева въезжала в военный лагерь под Тилбери на своем гордом и прекрасном белом скакуне: голова высоко поднята, с лица, на котором неумолимое время оставило свой след, не сходит радостная улыбка, серебряные кольца кольчуги на тощей груди сверкают на солнце. Войска встретили ее такими громкими приветственными кликами, что их было слышно, наверное, в самом Лондоне, в добрых двадцати милях отсюда. Люди кричали, рукоплескали, свистели, и эти звуки подхватывал ветер с реки.
— Глориана! Глориана![175] — неслось по рядам войск. — Да здравствует Глориана!
Королева ехала перед строем, а на рыжем парике в такт ее движению сверкали алмазы и качались пурпурные перья плюмажа. Она остановилась, чтобы приветствовать солдат, замерших по стойке смирно, и сопровождала ее только немногочисленная личная охрана из йоменов.
— Вы — мои защитники! — крикнула королева в ответ на приветствия. — Другой охраны мне не нужно! Я в безопасности средь вас!
Воздев серебряное копье, она воскликнула:
— Ответим ударом на удар!
И вновь из десятка тысяч глоток прозвучал ответный рев, пронесся по всему лагерю, вырвался за укрепленные частоколом стены, перекинулся через реку и долетел до толпы на противоположном берегу.
— Только взгляните: она смеется прямо в лицо опасности! — услыхала я, как говорит кто-то из мужчин рядом со мною. — Она очень храбрая — наша милая старая королева! Она не спасует перед какими-то жалкими испанцами!
Из шатра, где я стояла, полотнища которого были цветов Роберта — синего и пурпурного, — мне удалось рассмотреть строй солдат, едущую вдоль него королеву, а затем и Роберта на мощном сером жеребце по правую руку от нее, и моего сына Роба, которого королева сделала своим главным конюшим, — по левую руку.
— Великий лорд, граф Лестер! — услыхала я, когда Роберт объезжал строй.
Пусть он никогда не пользовался народной любовью, и фламандская кампания не прибавила ему популярности, но именно его выбрала королева в спутники и защитники в эту тревожную для страны пору, и каждый человек в лагере это знал.
Несмотря на груз прожитых лет, на всклокоченную шевелюру и неряшливую бороду, начавшие седеть, на раздутые красные щеки, он по-прежнему олицетворял власть и могущество, ибо был первым человеком королевы. В этот день он сокрыл в самые глубины своей души разочарование и смятение, мучившие его последние месяцы, и отвечал на приветствия солдат с сердечностью и веселой лихостью, словно сбросил с себя часть своих лет. Лишь я одна могла увидеть на его постаревшем лице тень волнений и тревог, но это был прежний галантный и отважный Роберт, и когда конь королевы споткнулся и она чуть не вылетела из седла, а по рядам войск прошел тревожный ропот, именно мой супруг в мгновение ока оказался рядом с нею, подхватил ее под руку и за латный нагрудник и спас королеву от падения.
— Мне не больно! Я не пострадала! — воскликнула королева, улыбаясь. — Милорд главнокомандующий пришел мне на помощь.
Я видела, как мой сын Роб присоединился к рукоплесканиям и возгласам одобрения, встретившим эти слова королевы, и пропустил моего мужа на самое почетное место, хотя Роб был гораздо более ловким наездником, а его скакун, как я точно знала, быстрее коня отчима.
Какими же разными они теперь стали: громоздкий, располневший Роберт и мой сын — стройный и гибкий. Было очевидно, что мой супруг — когда-то самый привлекательный мужчина при дворе — передал пальму первенства молодому Робу, красота которого, впрочем, была совершенно другого рода. Если жгучий брюнет Роберт Дадли поражал женщин своим обликом неотразимого и страстного соблазнителя, то высокое чело Роба, его мечтательные темные глаза и чувственный рот могли бы принадлежать поэту, странствующему рыцарю или даже библейскому пророку. Впрочем, сейчас лицо моего сына не было омрачено тенью тех забот и тревог, которые одолевали Роберта. Моего супруга как главнокомандующего беспокоило все: и малочисленность армии (Роберт ожидал, что в лагерь под Тилбери соберутся сорок-пятьдесят тысяч человек), и недостаток оружия, боеприпасов и провианта, и до сих пор не наведенная до конца переправа из составленных друг с другом лодок, которая должна была соединить форт Тилбери с Грейвзэндом, где, по донесениям шпионов, собирались высадиться испанцы. Ну и, конечно, главные вопросы: как обезопасить королеву? В какой точно день и час появятся у берегов Англии баржи с испанскими солдатами, бряцающими оружием в трюмах?
Когда мы с Фрэнком и Марианной прибыли в лагерь, нас попросили проследовать в самый большой из шатров Роберта. Наш отец распорядился, чтобы вся наша семья укрылась в нем, ибо здесь мы находились под охраной восьмидесяти ветеранов-добровольцев из госпиталя для старых солдат, построенного Робертом. Но Фрэнк решил отправиться в штаб королевы, чтобы передать сведения об испанских кораблях, и взял с собой Марианну, а я прямиком направилась в шатер. Там я обнаружила Пенелопу с ее двумя старшими сыновьями, Дороти с дочкой, мою сестру Сесилию, которая, к моему несказанному изумлению, обняла меня и поцеловала. У входа в шатер стоял на страже Уэффер. Он поклонился мне, пропуская внутрь, и тут навстречу мне вышел мой отец — почти полностью облысевший, сутулый и выглядящий старше своих семидесяти четырех лет. Мы обнялись, и я почувствовала, как он сильно похудел, усох.
