– Где она сейчас?
– Пола, мы уже об этом говорили. Нам неизвестно, где Аврора. Любой из десяти тысяч не захваченных анклавов может оказаться ее пристанищем.
– А разделиться она может? Как программа, исполняемая в архитектуре с массовым параллелизмом? Вдруг Аврора запущена сразу на тысяче анклавов, чтобы потеря одного операционного центра не стала катастрофой?
– Я уже объяснял, что Аврора на такое не пойдет, ведь задержки во времени прохождения сигнала замедлят ее мыслительный процесс.
– И все-таки. Раз собралась координировать захват системы, она должна использовать инфраструктуру сети, чтобы посылать команды и получать разведданные.
– Да, но прятаться Аврора научилась мастерски. У нас нет глобального контроля над сетью, чтобы отделить сигнал от шума.
– Думаешь, у Часовщика получится?
– Думаю, получится. – Дрейфусу все меньше нравилось повторять уже сказанное Сааведре и Вейчу. – Пола, зачем мы снова все проговариваем? У нас времени в обрез. Либо ты согласна, либо нет.
– Я согласна, – ответила Сааведра так тихо, что Дрейфус едва разобрал. – Ваш единственный шанс выжить – натравить один альфа-симулякр на другой. Что может быть логичнее?
Тут у Дрейфуса впервые мелькнуло подозрение, что он упускает главное.
– Пола! – позвал он.
Сааведра повернулась боком. Ее лицо Дрейфус теперь видел в профиль. Напряженной позой она напоминала танцовщицу перед началом сложной связки. На затылке и позвоночнике у нее сидело нечто вроде жирной металлической гусеницы, членистой и многоногой. Черное платье без рукавов оказалось вспоротым от шеи до линии бедер. Когда Пола повернулась еще больше, Дрейфус увидел, что вспорота и кожа. Белый позвоночник будто ухмылялся, выглядывая между мышцами. Ножками-иглами гусеница добралась до спинного мозга Сааведры.
Без всякого предупреждения Пола рухнула на пол.
Том лежал совершенно неподвижно, парализованный жуткой сценой. Получается, разыскав Сааведру, Часовщик обманом или пытками вытянул из нее основные задачи миссии Дрейфуса, потом вспорол ей спину и превратил человека в марионетку.
Сейчас он играл с марионеткой. На полу Сааведра билась и дергалась, как рыба, выброшенная на берег.
– Ты здесь, – проговорил Дрейфус, набравшись храбрости, – в этой комнате, да? Сумел выбраться из камеры.
В комнате с самого начала стоял гул, но из-за звона в ушах Дрейфус услышал его лишь сейчас. Очень медленно он отвернулся от Сааведры и посмотрел в противоположную сторону. Том с трудом различил того, кто притаился в темноте. Ростом куда выше человека, почти до потолка, он ссутулился, чтобы уместиться в тесной комнате. Красный свет отражался от блестящей хромовой груди, от серповидных пальцев на металлической ручище, от широченного безглазого черепа. Гул усилился. Дрейфусу он казался самым зловещим звуком во вселенной.
– Что тебе от меня надо? – спросил Том, не рассчитывая на ответ.
Но Часовщик ответил. Голос его звучал на удивление мягко и доброжелательно:
– Ты поступил очень смело, решив меня разыскать. Ждал ли ты, что все так закончится?
– Я не знал, чего ждать. У меня просто не было выбора.
– Ты надеялся выпросить у меня помощь?
Дрейфус облизал пересохшие губы. Казалось, еще немного – и сердце вырвется из груди.
– Я хотел лишь объяснить тебе ситуацию.
– С Авророй?
– Да. Она не остановится. Ты единственный, кто в силах ей помешать. Поэтому рано или поздно ей придется тебя уничтожить. Если ты не уничтожишь ее первым.
– Аврора всех вас убьет.
– Знаю.
– С чего ты решил, что я лучше?
– Ты не убил заложников в СИИИ.
– Поэтому ты надеешься? – удивился Часовщик. – Поэтому считаешь меня меньшим из двух зол?
– Не думаю, что ты злой. Скорее, разгневанный и одержимый, как ангел-мститель. Тебя сильно обидели, и теперь ты стремишься обижать других. Недобрым это тебя делает, а злым – нет.
Часовщик ссутулился еще сильнее. Голова и верхняя часть груди оказались в метре от Дрейфуса, но Том по-прежнему видел лишь красноватые отблески на гладком металле. Голова, секунду назад молотообразная, теперь напоминала наковальню.
– Ты решил, что знаешь, кто я?
– Я знаю, кем ты был, – ответил Дрейфус, проговаривая каждое слово как последнее в жизни. – Филипп, мне известно, что с тобой сделали.
Вместо ответа, Часовщик стремительно рассек тьму рукой и коснулся лба Дрейфуса. Кожей Том почувствовал холод, а в глаза потекло что-то едкое и теплое.
– Я знаю, что с тобой сделали, – повторил Дрейфус. – Выжгли мозг в попытке создать альфа-копию, а тело бросили в декоративный пруд, инсценировав самоубийство. Альфа им понадобилась с одной-единственной целью. Не сделать тебя бессмертным, а начинить софтом робота, который слетает к завесе и вернется. Ведь ты, в отличие от других, выжил. Поэтому в робота и закачали твой симулякр. Решили, что секрет успеха – в твоих паттернах.
Часовщик слушал. Он еще не убил Тома. Неужели придумал изощренную месть, жестокую и оригинальную, чтобы одиннадцатилетняя бессонница, на которую он обрек Джейн Омонье, Дрейфусу показалась милостью?
– Тебя наверняка отправили к завесе, – продолжал Том. – К той, что в паре световых лет от Йеллоустона, и ты вернулся еще до перевода в СИИИ. Я ведь прав? К завесе послали робота, управляемого альфа-копией Филиппа Ласкаля. Вернулся ты… измененным, совсем как Филипп в свое время. Завеса сделала тебя роботом иного рода. Во-первых, злым. Страшнее, чем злым, – понимающим, что у невинного человека, полуобезумевшего от увиденного в завесе, украли душу.
Часовщик так и нависал над Дрейфусом, мерный гул вгонял в транс, вытесняя здравые мысли. Том мог поклясться, что слышит дыхание, сухой металлический скрежет, похожий на вдохи и выдохи. Но ведь роботы не дышат.
– Как ты попал в СИИИ, не знаю; может, прилетел с завесы спящим, – продолжал Дрейфус. – Те, кто посылал тебя, растерялись – почувствовали перемену, а твоих новых способностей и желаний не поняли. Поэтому тебя и доверили отделу силвестовской организации, лучше приспособленному для исследования искусственного интеллекта. Тамошние специалисты, вероятно, не догадывались, откуда ты взялся и что собой представляешь. Им внушили, что ты создан в другом отделе института. Сперва Часовщик был очень милым, да? Эдакий очаровательный малыш, к восторгу персонала создающий умные штуковины. На деле ты восстанавливал воспоминания о своей сущности. Гнев кипел внутри тебя и искал выхода. Дитя боли и страха, ты решил, что эти чувства должен внушать окружающим. Раз решил, значит сделал. Так ты начал убивать.
– Филипп Ласкаль мертв, – проговорил Часовщик после паузы длиной в века.
– Но ты все помнишь. Помнишь, каково быть Филиппом, и его первый полет к завесе помнишь.
