и в комнате становится все жарче. Она заворочалась, сбросила плед, но жар все усиливался и дрожание продолжалось.
— Укройся, госпожа. Еще простынешь, — прервал чтение Ирлинг и снова накинул на княгиню плед.
Значит, он ничего не чувствовал? Боги, что же это? И тут появилась боль. Сначала Элен едва ощущала ее. Но та стремительно разрасталась, вскоре захватив все ее существо. Поясницу жгло, будто на нее надели раскаленный пояс Гейры. Еле сдерживаясь, княгиня послала секретаря за лекарем. Как только дверь за ним закрылась, Элен сбросила плед, выгнулась и застонала. Как больно! Судорога прошла по всему телу. Темнело в глазах. Ей казалось, что внутри у нее — огненный шар. Он увеличивается и, стремясь найти выход, выжигает ее внутренности. Хрипло дыша, княгиня дотянулась до лежавшего на столике рядом с кроватью платка, скрутила его в тугой жгут и закусила зубами. Она не опозорит себя криками. Земля толчками уходила из-под нее. Элен сползла с кровати, прижалась всем телом к каменному полу, но обычно холодные каменные плиты сейчас были раскалены, как противень. Княгиня села, корчась от судорог, оперлась спиной о кровать, но руки разъезжались, и она валилась набок, глядя, как намокает платье, и из-под нее лужей растекается густая, темная кровь.
— Девочка моя, потерпи! — донесся издалека чей-то голос. — Ну, что встал истуканом? Беги за Кариной! Живо!
Дию склонился над истекающей кровью княгиней, вытащил у нее изо рта изорванный платок и дал глотнуть вина. Элен открыла глаза. Через несколько мгновений ее взгляд стал осмысленным, и она прохрипела:
— Началось.
— Да, госпожа моя, — обняв ее за плечи, улыбнулся лекарь. — Не бойся. У нас все получится.
— Мне кажется, я рожаю дракона, — прошептала Элен и сдавленно застонала. — Горит внутри.
— Так и должно быть. Терпи, госпожа. Драконы по сравнению с твоим ребенком — жалкие червяки.
Вбежали Ирлинг и Карина. Дию оставил Элен и подошел к ним.
— Ну, что там?
— Землетрясение, — выдохнула Карина. — Такого еще не бывало. Только бы стены выдержали!
Тут она увидела княгиню и, охнув, прошептала:
— Нехорошо это, господин лекарь. Уж больно много крови! Как бы…
— Молчи, — строго оборвал Дию. — Будешь мне помогать. А ты, — обратился он к Ирлингу, — беги за Румилем. Пусть караулит дверь. Никого не впускать, что бы ни случилось. Пусть хоть горы рушатся. Нам нужен покой.
— А что потом?
— Там посмотрим. Если не будем справляться, поможешь.
— Это запросто!
Когда боль немного отпустила, Элен, глядя, как жена смотрителя расстилает на полу простыни, как лекарь заваривает в чанах травяные сборы, прошептала:
— Это не бред, Дию. Я слышу грохот в горах. Чувствую толчки земли. Огонь все ближе. Мы погибли. Подземелье не выдержит. Нас сожжет лава. Пророчество сбывается.
Лекарь секунду помедлил, потом отбросил ложку, стремительно подошел к Элен и, встряхнув ее за плечи, с угрозой рявкнул:
— К демонам пророчества! Хватит цепляться за старые сказки! Ты — княгиня и веди себя, как подобает повелительнице! Ну и что, что огонь все ближе! Не твоя печаль, что происходит за стенами этой комнаты. Не трать силы на страх!
Румиль сидел в кресле у входа в спальню госпожи, настороженно ловя каждый звук, доносившийся из-за закрытых дверей. Он то и дело хмуро поглядывал на прохаживавшегося по комнате Ирлинга. Вдруг дверь в покои княгини распахнулась, и вбежавший Атни с порога закричал:
— Где госпожа?
Ирлинг, на ходу разводя руки, направился к нему:
— Спокойно, спокойно, дружище. Не ори.
Не слушая, Атни оттолкнул секретаря, оглянулся и ринулся к дверям спальни. Но он не успел даже коснуться двери — телохранитель перехватил его руку. Подоспевший Ирлинг зашипел:
— Куда прешь? Княгиня занята. Потом.
Атни с гневом оглядел их и, пытаясь вырвать руку, крикнул:
— Чем занята? Вы что, с ума сошли? Не понимаете, что происходит? Это землетрясение! Входы завалило. Теперь мы отсюда не выберемся, даже если очень захотим. В вентиляционные люки льется лава!
— Да пусть хоть небо на землю валится! — рявкнул Ирлинг. — Плевала она на это! Ей сейчас не до того! Понял? — И он встряхнул оторопевшего Атни за плечи. Тот в смятении отступил назад и, потирая отпущенную Румилем руку, с ужасом пробормотал:
— Сейчас?
— Сейчас! Уж так получилось. Давай, парень, возьми себя в руки. Не паникуй. Ты командир, собери людей, займи их чем-нибудь, пока они со страху с ума не посходили!
Но Атни уже справился с потрясением и хмуро буркнул:
— Не учи. Сам знаю, что делать. Ладно, я пошел. А вы тут в оба смотрите. Когда Атни ушел, Ирлинг подошел к снова ссутулившемуся в кресле телохранителю и осторожно произнес:
— Не волнуйся ты. Все хорошо.
Сам-то он так не думал. Но что толку расстраивать человека! Вон как переживает! Руки сцепил так, что пальцы побелели. И глаза тоскливые! Эх, Румиль! Хотя у самого в душе кошки скребли, Ирлинг, стараясь казаться беззаботным, сказал:
— Госпожа справится. Она сильная. Не то что моя Мелита. Женушка, когда Лисичку рожала, орала так, что бедняга Фрэй чуть не оглох. Он мне потом жаловался, что у него неделю после этого в ушах звон стоял!
Но тут из-за дверей раздался сдавленный стон, а через минуту — громкий плач ребенка.
В небо взмыл молодой тонкосерпый месяц. Тусклыми блестками обозначились звезды. Из глубины леса подала голос кукушка.
— Да, вот уж и лето в разгаре, — вздохнул Дию, отгоняя от лица привлеченную пламенем костра мошкару. — А до Вальбарда путь неблизкий.
— Ты снова за свое, — недовольно поморщилась Элен. — Прекрати брюзжать. Тем более что это совершенно бесполезно. Мы же решили!
— Одуматься никогда не поздно!
— Хватит. Ложись спать. Ты просто устал, вот и не в настроении.
Старый лекарь, кряхтя, поднялся, завернулся в плащ и, громко вздохнув, отправился в свою палатку. Элен проводила его задумчивым взглядом. Ничего, Дию отдохнет, соберется с силами. Путь у них впереди далекий. Да и пройдено уже немало.
Почти месяц прошел с тех пор, как они наконец-то разгребли завалы и выбрались из подземелья. Первым, конечно, на вольный воздух поднялся Велемир. Его не было несколько дней. Когда же разведчик вернулся, то доложил, что на многие лиги вокруг нет никого и ничего, кроме черной выжженной земли. Был тихий июньский день, когда княгиня впервые после стольких месяцев затворничества вышла из своего подземного дворца. Сначала ее ослепил солнечный свет. Привыкнув и отирая с лица градом катившиеся слезы, она смотрела в ясное голубое небо, вдыхая горьковатый теплый воздух. Потом княгиня перевела взгляд на странно осевшие и изменившие привычные очертания горы. А когда оглянулась, увидела погребенный под потеками лавы и
