двери! Я должен приветствовать народ Рима!
Рабы мялись, поглядывая на Аврелию. Матрона не шевельнулась. Она была не из тех, кто нарушает приказы отца семейства, и двери семейного дома Юлиев широко распахнулись.
Гай Юлий Цезарь направился к выходу.
– Как дядя племянника, поскольку мы все – одна семья, ради любви к твоей матери, предупреждаю, мальчик: сенаторы не оставят тебя в покое. Несмотря на какое угодно признание, тебе уже вынесен смертный приговор. Ты должен уехать из Рима, хотя бы на время. Пока все не успокоится.
Цезарь повернулся к дяде, чтобы ответить…
Здание Сената, Римский форум
В тот же вечер
До сенаторов дошли новости о смерти Долабеллы и беспорядках на улицах Субуры, а также рукоплесканиях, предназначавшихся Цезарю.
– Надо что-то делать, – говорили одни другим, но никто не отваживался на поспешные решения.
Их бесспорный вождь, ветеран Метелл, находился в Испании, все еще сражаясь с мятежным популяром Серторием. Казалось, не существовало способа покончить с популярами, с этой злокачественной опухолью на теле Рима: за пределами Рима был Серторий, в городе же внезапно объявился этот Цезарь, новоявленный любимец толпы.
– Вся Субура приветствует его! – воскликнул один из сенаторов, прибывший на собрание оптиматов, наскоро созванное, чтобы обсудить положение дел после суда и текущие события.
– Убивать его неразумно… Тем более в этот вечер… – отозвался другой.
Марк Туллий Цицерон выступил вперед и встал в середине, рядом с Помпеем. На протяжении всего суда Цицерон хранил молчание, хотя чувствовал себя в Сенате как рыба в воде. Он явно не был на стороне оптиматов и, конечно, ни в коей мере не сочувствовал популярам. Тем не менее он всегда высказывал здравые соображения.
Сенаторы воззрились на него.
Как и Помпей.
– В убийстве нет надобности, но мы должны убедить его покинуть Рим, – решительно заявил Цицерон. – Мы не можем позволить мальчишке Юлию Цезарю свыкнуться с мыслью, будто он может обрести на улице то, что потерял в суде.
Наступила тишина.
Кто-то должен был сделать необходимый шаг и остановить Цезаря, способного запугать даже сенаторов, хотя ему едва исполнилось двадцать три года.
– Я с ним разберусь, – спокойно объявил Помпей, поднимаясь с трибуны.
Все согласились. После того как Метелл покинул Рим, Помпей начал выглядеть подлинным вождем оптиматов.
Domus Юлиев
Цезарь повернулся к Котте:
– Я ценю твой совет, ибо знаю, что ты говоришь со мной как дядя с племянником. И я последую ему: уеду из Рима. Да, я так и сделаю.
Гай Юлий Цезарь в сопровождении Корнелии вышел за порог своего дома. Плебеи Рима зашлись в рукоплесканиях, безостановочно выкрикивая его имя. Наконец нашелся тот, кто осмелился противостоять всесильным сенаторам, присвоившим все богатства и преимущества, тогда как народ остался покорным и нищим. Да, это был всего лишь юноша, не имеющий ни опыта, ни поддержки. И все же у него имелось кое-что: он был племянником Мария.
– Цезарь, Цезарь, Цезарь!
Остановившись, Юлий Цезарь повернулся к Котте и матери:
– Ты была права, матушка.
– В чем?
– Я недостаточно силен, чтобы противостоять сенаторам. – Он посмотрел на нее взглядом, полным безграничной любви. – Но я стану сильнее, матушка. Я стану очень сильным.
Котта вздохнул.
Аврелия взирала на сына с гордостью. Она боялась за него, но при этом ее переполняла гордость, а храбрость сына затмила ее собственный страх.
Множество голосов кричали со всех сторон:
– Цезарь, Цезарь, Цезарь!
– Иди, Корнелия, встань рядом со мной. А где Лабиен?
Молодая жена встала рядом с мужем. Лабиен тоже подошел к Цезарю.
Юлий Цезарь вместе с женой и лучшим другом вышел приветствовать жителей Рима.
Эпилог
Улицы Субуры, Рим
77 г. до н. э.
Помпея сопровождали двести ветеранов, хранивших верность оптиматам, и еще сто наемников и бывших гладиаторов, состоявших на жаловании у Сената. Помпей знал, что на улицах будут беспорядки, к тому же Субура всегда была опасна для сенаторов, но, как он и предполагал, граждане Рима покинули улицы и разошлись по домам, увидев, что Гней Помпей вместе с солдатами шествует между инсул.
Дом Юлиев
Котта подошел к сестре:
– Сама знаешь, в конце концов сенаторы его убьют.
– Этого нельзя исключить, – призналась Аврелия, – но может случиться и так, что к тому времени все изменится. Как правильно сказал мой сын, это только начало. Он собирается переделать весь мир. Ты не остановишь его, и все сенаторы Рима тоже. Мой сын ведет свой род прямо от Юлия, сына Энея, он кровь от крови Венеры и Марса. И я молю Венеру и Марса защитить его и покровительствовать ему как в мирное, так и в военное время. Его ожидают войны, я это предчувствую. Такова его судьба.
Снаружи не стихали радостные крики:
– Цезарь, Цезарь, Цезарь!
Улицы Субуры, Рим
Цезарь вместе с Корнелией и Лабиеном стоял среди народа, снова и снова возглашавшего его имя, и приветствовал всех широкой улыбкой. Вдруг в южном конце улицы рукоплескания начали стихать, а вскоре и вовсе прекратились. Толпа расступилась, и в образовавшемся проходе появился могучий, дородный Гней Помпей в сопровождении нескольких десятков вооруженных людей, оттеснивших тех, кто пришел приветствовать Цезаря.
– Они пришли, чтобы схватить тебя? – испуганно спросила Корнелия и крепко сжала руку мужа.
– Не думаю, – тихо ответил Цезарь, – не сейчас и не здесь, на глазах у всего римского плебса. Моя слава от этого только возросла бы.
– Значит, убить? – спросила она с еще большим испугом.
Цезарь огляделся по сторонам. Многие из тех, кто только что приветствовал его, вовсе не собирались расходиться: они схватили булыжники и обнажили ножи, отточенные лезвия которых сверкали в свете факелов.
– Сенаторы убивают только в удобное для них время, – добавил Цезарь. – Они задумали нечто иное.
Помпей медленно приближался, пока не оказался в двух-трех шагах от Цезаря. Вождь оптиматов, как и Цезарь, заметил, что плебеи вооружены камнями и ножами. Он знал, что если немедленно задержать Цезаря или напасть на него, это приведет к крупным столкновениям на улицах Рима. Поскольку большая часть войска находилась в Испании, сражаясь с мятежным популяром Серторием, вызывать всеобщее восстание плебса определенно не следовало. Помпей предпочитал вести себя твердо, но благоразумно.
– Я пришел предупредить тебя, – сказал он.
– О чем? – спросил Цезарь, не отступая ни на шаг.
Он прижимал к себе Корнелию. Та в ужасе опустила глаза, но смелость и отвага мужа передались и ей. Кроме того, рядом стоял Лабиен, тоже вызывающе глядевший на Помпея, готовый вступиться за друга и сражаться, если потребуется, до последней капли крови.
– О том, что тебе лучше покинуть Рим, – уточнил Помпей.
Прошло
