«Космополитен», сначала заказавший статью о русской армии, а потом отмахнувшийся от нее. Единственное, что, кажется ему, достойно внимания, — это предложение издательства написать книгу о Тургеневе. «Мы почти договорились... Я охотно возьмусь за эту работу, думаю, что выполню ее хорошо...»
Но главное роман «Карьера нигилиста». Почему Пиз так долго его читает? Почему молчит Дёркс, издатель? Ведь тогда, в Ньюкасле, он заинтересовался, обещал...
И Дёркс ответил: книга нравится, но... много в ней слов «революционер», «революция». И так понятно, о чем идет речь, нет надобности привлекать к этому внимание постоянным повторением.
Конечно, разве можно об этом непрестанно твердить? Англия сама подобна пороховому погребу.
XIX
Приближался день открытия Международного социалистического конгресса трудящихся. Организационная комиссия, в состав которой входили и Эвелинги, избрала местом проведения конгресса Париж, где летом намечалось празднование столетия Великой французской революции. Французское правительство открывало по этому случаю «Всемирную промышленную выставку», в знак чего на Марсовом поле возводили, вернее, уже заканчивали сооружение спроектированной инженером Эйфелем самой высокой на континенте башни. Социалисты, сторонники Энгельса, готовились дать на конгрессе решительный бой оппортунистам.
Борьба разгоралась. Социал-демократическая федерация во главе с Гайндманом, посибилисты, остатки анархистов, среди которых немаловажную роль начал играть Кропоткин, стремились захватить инициативу созыва конгресса. Гайндман рассчитывал превратить его в форум оппортунистов. Противники обеих сторон не жалели усилий, во все концы шли воззвания, программы, официальные и личные письма, которыми что-то утверждалось, отрицалось, рекомендовалось.
Эдуард Эвелинг писал из Парижа: «Дорогой друг, согласитесь ли Вы присоединить свою подпись к Извещению о Конгрессе?..» Далее уведомлял, что кроме французов свое согласие уже дали немцы (Бебель, Либкнехт, Бернштейн), голландцы, бельгийцы, испанцы, венгры, австрийцы, американцы... Среди англичан были Каннингем-Грехем, Парнелл, Том Манн, Уильям Моррис.
«Теперь необходима ваша подпись и подпись Веры Засулич также — не согласитесь ли Вы переговорить с нею об этом? Пошлите, пожалуйста, Вашу подпись незамедлительно Лафаргу в Лё-Перрё, Париж-пригород. Каждая минута дорога», — просил Степняка Эвелинг.
Письмо организационной комиссии вынуждало еще и еще раз пересмотреть и уточнить собственные позиции, взгляды, симпатии. Кто же он? Сторонник бакунизма, его последователь?.. Нет и нет! Бакунин был и остается для него знаменосцем, львом, попавшим из диких джунглей в мир цивилизованный, однако слова его, проповеди уже не привлекают, не захватывают, как это было вначале. Он, Сергей Степняк, понял одну истину. Это — борьба, продолжительная, изнурительная, без надежды на внезапный успех; осознал, что ни террор, ни заговоры не принесут того результата, который даст в конечном счете кропотливая, терпеливая работа с людьми. Остаток своей жизни, сил он и посвятит служению этой истине. Что бы там ни писали, как бы ни шумели тихомировцы, он со своей дороги не свернет.
Ответ Лафаргу Степняк послал не мешкая, но, видимо, письмо долго путешествовало, потому что пришло с запозданием. Секретарь организационной комиссии Поль Лафарг, по чьему поручению писал Эвелинг, любезно извещал:
«Дорогой гражданин Степняк,
мы получили ваше согласие слишком поздно и не успеем поместить Вашу подпись в первом издании международного воззвания, — мы опубликуем ее во втором издании...
Будьте так добры сообщить нам, от имени какой группы нужно обозначить Ваше имя?..
До встречи в Париже.
Сердечно жму Вашу руку от имени социалистов Парижа, которые счастливы Вашим присоединением».
Вот так!
— Слышишь, Фанни? Они спрашивают, какую группу я буду представлять на конгрессе.
— Они же должны это знать.
— Что же я им напишу? Нет у меня группы. И не надо мне этого представительства.
— Не горячись, они и так тебя примут, без всякого представительства.
— Ну, это уж мое дело, — резко прервал жену. — Прости, пожалуйста.
Фанни нахмурилась, какое-то время молчала, наконец проговорила:
— Сергей, я знаю, тебе трудно, ты очень много работаешь... А я... как ярмо на твоей шее... Еще это проклятое безденежье...
— Вот скоро выйдет книга, и мы с тобой заживем! Тебе, видимо, надоело ежедневное переписывание моих скучных упражнений. Хочешь, поезжай куда-нибудь. Поедем вместе на конгресс.
— Тебе ехать небезопасно. Зайди к Энгельсу, посоветуйся.
— Посоветоваться, конечно, можно, даже нужно. Видимо, приглашение прислано не без ведома Фридриха Карловича. Да и виделись давно.
Энгельс встретил радостно. Степняк застал его в кабинете, за рукописями, в одной руке карандаш, в другой — лупа.
— Никак не разгадаю, — показал мелко и хаотично исписанную страничку.
Сергей Михайлович посмотрел, сразу узнал почерк Маркса.
— Хочется разобрать точно, — продолжал Энгельс, — но никак не выходит.
Летнее путешествие, отдых, видимо, влили в него свежие силы — Энгельс окреп, только голос остался глуховатым.
— Все еще третий том? — поинтересовался Сергей Михайлович, вспомнив, что и в прошлый раз, когда они встречались, Фридрих Карлович разбирал страницы (кто знает, какого уже) варианта третьего тома «Капитала».
— Все еще третий. Мавр оставил множество вариантов. И в каждом что-то новое, какой-то важный нюанс. Требуется сопоставление, выбор самого главного.
— Каторжная работа, — заметил Степняк.
— А выполнять ее должен. Это моя работа, дело моей жизни. Правда, того и другого — работы и жизни — осталось не так уж много, надо торопиться. К тому же мешают ежедневные хлопоты. Я никогда на них не жаловался, однако никуда не денешься, мешают.
— С вашей работоспособностью горы свернуть можно.
— Те-те-те, молодой человек! — замахал руками Энгельс. — Или вы забыли наш уговор?
— Молчу, молчу.
— Будете пить эль? — спросил вдруг Энгельс и налил из графина, стоявшего на маленьком столике. — Кстати, Сергей, вы получили приглашение на конгресс?
— Получил. По этому поводу и пришел к вам.
— А что? — насторожился Энгельс. — Не собираетесь ли сделать какое-то заявление? Сейчас это модно.
— За модой никогда не гонялся. За советом к вам пришел. Поль Лафарг, секретарь организационной комиссии, спрашивает, какую группу или партию я буду представлять на конгрессе. Вам известно, что я независимый, хотя и придерживаюсь близких к социалистам взглядов.
— Мистер Степняк, — медленным движением Энгельс отодвинул стакан с элем, — я давно хотел вам сказать: быть политиком и стоять вне политических партий — дело невозможное. Вы или обманываете сами себя, или играете в оригинальность.
