головой умирающего шелест: "Ах, как тебя жаль… Такой ведь ещё не старый, а помираешь. А ведь только ещё был молодой, и мы так веселились! Не жаль тебе умирать-то!? Тут-то ведь — трава зелёная и небо голубое, а там — ещё хуй знает что…"
И, представив себе эту картину, я как-то веселею и преображаюсь.
— Какая самая страшная болезнь?
— Безумие. Мне кажется — да, безумие. С другими болезнями, даже самыми страшными выходит так, что человеку оставляют то, что отличает его от зверей. Он мыслит, с ним можно говорить…
Впрочем, наверное, безумие идёт за большой болью, и когда страшные болезни убивают человека, за ними, перед концом приходит безумие.
— Что вы думаете об арабских революциях? Нужно ли нам вмешиваться? А Западу?
— Хорошо у вас получилось — почти "арапских".
Я про них довольно мало думаю. Вот мой приятель Лодочник года три поработал в Ливии и по этому поводу много что думает — особенно после того, как его с одним чемоданом погрузили на самолёт Министерства по чрезвычайным ситуациям, да и вывезли из страны. А я думаю мало — у меня и знаний мало. Вмешиваться, чтобы вывезти соотечественников, я думаю, надо. А вот все остальные вмешательства напоминают мне то, как дети ловят в лесу ежа или крота и начинают их кормить булками и молоком, делать домики зверушкам — и в итоге кроты и ежи жутко мучаются (более, чем на природе), а потом подыхают. Нет, иногда лесных жителей увозят в город, и тогда, прежде чем сдохнуть, они загаживают квартиры, в которых живут дети. Но, по-моему, и так многие знают, что мир несправедлив, и попытки его быстро улучшить приводят к странным результатам.
— В вас есть еврейская кровь?
— Нет.
— Какой последний город, в котором вы были?
— Саранск.
— Можно ли влюбиться не в женщину, а в часть ее тела?
— Ну, вопрос-то очевидный. Он даже описан в классике: «Я говорю тебе: изгиб. У Грушеньки, шельмы, есть такой один изгиб тела, он и на ножке у ней отразился, даже в пальчике-мизинчике на левой ножке отозвался. Видел и целовал, но и только — клянусь!» — ну и всё такое. Жизнь хитрая штука — люди могут влюбиться в резиновую женщину из специального магазина, сажать её за стол и говорить с ней. Да что там — люди могут влюбиться в буквы на экране и всю жизнь прожить с этими буквами, не зная, генерирует ли их женщина, или вовсе создаёт какая-то машина Тьюринга.
Да, можно влюбиться в деталь — и эта деталь будет стоять перед глазами, несмотря на то, что годы меняют человека.
Не говоря уж о том, что разные части тела стареют по-разному. Я как-то жил в ленинградской коммунальной квартире, и рядом со мной жила профессиональная натурщица — её лицу было за пятьдесят, а телу — лет тридцать. Вот простор для философии по поводу деталей.
Хитрая штука жизнь, вот что.
— Вы лысый или бреетесь?
— И то, и другое.
— Что любите?
— Всё.
— Как вы думаете, почему имя Дуня созвучно с английским сленговым выражением "dunno"?
— Скажу вам честно: я на эту тему совершенно не думаю, и думать не собираюсь.
— У вас есть собака?
— У меня нет даже собаки.
— Владимир, а Вам нравятся анекдоты, которые пишут про вас в ЖЖ? Подозреваю даже иной раз, что вы сами… Мне про Вас и сантехника очень понравился.
— Про сантехника? Анекдоты? Я не видел. Где это?
Извините, если кого обидел.
19 августа 2011
История про гоблинов
С подачи нашего эстонского друга перечитал «Заповедник гоблинов» Саймака.
Я должен заметить, что этот текст был и тогда совершенно прекрасен, и сейчас вышел не хуже — буквы за тридцать лет не испортились, несмотря на то, что я читал «Заповедник гоблинов» даже не в книге, а журнальной публикации. Это были вырванные из «Смены» страницы, причём порядок нескольких частей был перепутан, а половина первой главы отсутствовала.
На задней странице самодельной подшивки были изображены обнажённые женщины — в той мере обнажения, которая была позволена в СССР. На самом деле, это был снимок из того же журнала изображавший какое-то цирковое представление и девушек в перьях.
Ну как было не полюбить этот роман?
Впрочем, есть несколько обстоятельств.
Во-первых, сейчас понимаешь, что по нынешним меркам этот роман неформатный — в нём листов семь, и с этим объёмом издатели, как правило, разворачивают автора. Маловато. Удивительно другое — отчего он до сих пор не экранизирован.
Во-вторых, это, конечно, постмодернистский роман — в самом правильном понимании этого слова (Нет, я знаю, что никто этого слова не понимает, и все употребляют его неверно). Это текст, в котором есть Шекспир и его дух, неандерталец, инопланетяне, дракон и гоблины (Кстати, я был вполне дремуч и думал, что ударение в этом слове ставится на «и» — так, ей Богу, лучше звучало). Саймак очень интересный писатель (я, правда, не читал оригинал), но сюжетная конструкция «Заповедника гоблинов» мне кажется образцом.
Смотрите: профессор университета из «недалёкого будущего»[69] (это важно, потому что массовая культура тогда, в 1968 году, когда писался роман, осознала, что «профессор» может быть не только старичком в очках, но и вполне активным персонажем с развитой потенцией — с ним читатель не прочь себя отождествить, не всё же ориентироваться на мускулистого космического десантника), вернувшись на Землю из командировки на другую планету, обнаруживал, что транспортная система его сдублировала, и, более того, двойник погиб при странных обстоятельствах. Он исключен изо всех списков, а в его квартире живёт красивая женщина с биомеханическим тигром (это непреложный закон массовой культуры — красивая женщина на третьей странице обречена на любовь героя, а они оба — на хеппи энд).
Профессор приводит женщину к своим друзьям в кабак, и после обычной в таких случаях драки (в романах кабаки для этого и существуют), перемещаются в хижину неандертальца. (Как ни странно, неандерталец — фигура комическая. Он гонит чистый как слеза самогон, отпускает саркастические замечания по любому поводу, и то и дело пускает в ход кулаки). Среди друзей профессора есть ещё и просто Дух (как потом выясняется — дух Шекспира). Там происходит разговор об Артефакте — предмете, который не берёт никакой инструмент, и непонятно вообще что он такое.
Теперь этот Артефакт хотят продать. При этом профессор знает, что на той планете, куда он случайно попал, готовы обменять целую библиотеку вечных знаний на этот
