Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
В XVII в. упадок промышленности в Кастилии, Арагоне и Каталонии стал очевиден. Протекционистские меры провалились. Правда, в Арагоне кортесы 1627 г. запретили ввоз иностранных тканей, что привлекло сюда ремесленников из Каталонии и Севильи, однако изменение политики в 1646 г. благоприятствовало наплыву французских товаров и вывозу шерсти и шелка, закупавшихся французами с предоставлением авансов.
Упадок ремесла не означал упадка торговли. Кризис торгового баланса, т. е. соотношения между экспортом и импортом, не был кризисом торговли как таковой.
В XVI–XVII вв. купцы принимали участие в организации промышленности. В Сеговии они основали несколько мануфактур. Деятельность их коснулась и Толедо. Покупая шелк-сырец, купцы размещали его среди толедских ремесленников, которые работали как на собственных ткацких станах, так и на принадлежавших купцам. При Филиппе III (1598–1621 гг.) в Толедо насчитывалось до 200 подобных купцов-предпринимателей. Однако в связи с трудностями второй половины XVII в. купцы стали уклоняться от участия в производстве собственными ткацкими станами, перекладывая всю ответственность за производство на ремесленников, которых они лишь контролировали посредством Verlagssystem. Автор подчеркивает, что «торговый капитализм» (le capitalisme marchand) стремится, говоря словами Броделя, «господствовать над ремесленным производством, но не изменять его»[1370].
В докладе приводятся отдельные сведения о борьбе между предпринимателями и непосредственными производителями вокруг проблемы заработной платы. В Каталонии незадолго до 1626 г. les pelaires (шерстобиты), выступавшие в качестве предпринимателей, пытались (возможно, в целях преодоления иностранной конкуренции) снизить зарплату ткачам, что вызвало «стачку» ткачей, в ответ на которую les pelaires решили прибегнуть к дешевой рабочей силе бедняков, не попадавшей под действие ордонансов. Такого рода конфликты наблюдались и в последней четверти XVII в.
Автор доклада отмечает характерную для XVII в. рурализацию испанской промышленности – перемещение ее в сельскую местность. Это явление наблюдается в текстильном производстве Каталонии в 1600–1640 гг. и связано с поисками более покорной и дешевой рабочей силы, чем в городе. В авансировании сельских ткачей (крестьян) принимали участие и иностранцы. В конце XVII в. рурализация ремесел стала общим явлением в Каталонии, охватив большинство отраслей производства.
В городе усилилась тенденция монополизации права занятия ремеслом. Это достигалось, в частности, с помощью резкого повышения пошлины, которой облагалось получение звания мастера. Анализируя цифры, касающиеся одного из цехов, автор приходит к выводу, что только для сыновей мастеров увеличение размера этой пошлины может быть объяснено ростом цен. Для остальных причины были другие. Мотивировалось повышение пошлины по-разному. Так, в 1664 г. ссылались на долги, которыми был обременен цех.
Итоги развития испанских ремесел к концу XVII в. рисуются автором как малоутешительные: крах производства в Кастилии и Арагоне, рурализация промышленности почти повсюду, усиление купеческих ассоциаций, часто иностранных, контролирующих вывоз сырья и ввоз промышленных товаров, а в голодные годы – и продовольствия. Пиренейский полуостров, отодвинутый на полупериферию мировой экономической системы, втягивается в новую структуру международного разделения труда: он выступает как поставщик шерсти, шелка, сухофруктов, вина и водки в центральный регион, откуда получает взамен сукно и выделанное железо. Этот тип разделения труда обогащал крупных земельных собственников, а также купцов (импортеров и экспортеров), связанных с иностранной промышленной буржуазией.
В XVIII в. испанская промышленность испытывала некоторый подъем, но как в городе, так и в деревне она была под контролем купцов. В рамках Verlagssystem осуществлялось производство железа в стране басков, шерстяных тканей – в Кастилии, шелковых – в Валенсии, где купцы даже проникли в сферу производства: в 1762 г. в их распоряжении находилось 2820 ткацких станов, что составляло 73 % от общего количества станов (3862). В первой половине XVIII в. купцы еще не создавали централизованных мануфактур, которые возникали по инициативе королевской власти (а не спонтанно, как в XVI в.). Прядение при посредстве Verlagssystem организовывалось в соседних с мануфактурой деревнях, ткачество и отделка сукна и шелка – на самой мануфактуре, использовавшей труд наемных рабочих. Только во второй половине XVIII в. появились немногочисленные частные мануфактуры.
Каталония в своем развитии опережала другие области. К концу XVIII в. в ней уже созрела промышленная революция. В 1718,1728 и 1770 гг. был запрещен ввоз ситца, чем стимулировалось производство хлопчатобумажного волокна. В 1772 г. большая часть ткацких станов принадлежала купцам. Около 1780 г. начала распространяться прялка «Дженни» Харгривса, а в 1791–1800 гг. – чесальная машина Аркрайта, в 1805 г. – Mullejenny. Возникло фабричное производство.
Таможенный тариф 1782 г. ознаменовал общий поворот к протекционизму в испанской торговой политике.
Во вступительной и заключительной частях доклада автор отмечает, что социальная и экономическая структура в Испании, обусловленная в течение ряда веков Реконкистой, характеризовалась преобладанием аграрного сектора (земледелие, животноводство). «Экономика войны» (economie de guerre), или точнее экономика, рассчитанная на постоянное ведение войны, не стимулировала развитие обрабатывающей промышленности и, напротив, способствовала росту внешней торговли и вторичных ремесел, связанных непосредственно со сферой обслуживания (портные, кузнецы и т. д.). Слабость обрабатывающей промышленности определила невозможность проведения меркантилистской политики, натыкавшейся на сопротивление дворянства.
Соперничество между цеховым строем и Verlagssystem не должно заслонять, по мнению автора, главный социальный конфликт – между ремесленниками, занятыми в обрабатывающей промышленности (bourgeoisie «transformadora»), и торговой буржуазией (bourgeoisie «compradora»), находившейся в союзе с дворянством и духовенством. Иногда эти противоречия вызывали «гражданскую войну», но после поражения восстания «комунерос» – самоуправляющихся городов Кастилии (1520–1522 гг.) – борьба приняла подспудный характер. Вследствие слабости обрабатывающих ремесел движения типа восстания чомпи не могли получить здесь распространения. Ремесленники восставали и против фискального гнета правительства. Особенно тягостным для них было все возраставшее бремя косвенных налогов. При этом начавшийся упадок монархии сопровождался процветанием не ремесленников, а опять-таки торговой буржуазии.
Сопротивление мастеров контролю со стороны купцов, использовавших Verlagssystem, не выливалось в крупные народные движения по причине все той же слабости обрабатывающих ремесел.
Основной вывод автора состоит в том, что в Испании развитие «второго сектора» (ремесла) опережалось развитием «третьего сектора» (торговля и др.)[1371]. Появление городов (во всяком случае, в Кастилии) было в большей мере обусловлено распространением путей сообщения и ростом «третьего сектора» (торговли), чем подъемом ремесла[1372].
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
